Все эти причины заставляли молодого человека незаметно ускорять шаг, и, таким образом, он очутился у входа в огороженный двор хижины, когда еще, по его мнению, он едва только успел пройти половину требуемого расстояния.
Он остановился и окинул взором окрестности: все было спокойно и безмолвно.
— Мы как будто уже пришли, — сказал Золотая Ветвь, едва переводя дух, — тем лучше! Как, однако, мы бежали! Это называется, господин капитан, не ходьбой, а галопом.
— Подожди меня здесь, отдохни! — отвечал офицер, не слышавший ни одного слова из того, что говорил ему солдат. — Я не задержу тебя долго.
— Оставайтесь там сколько вам угодно, господин капитан, а я тем временем покурю трубочку.
И солдат бросился на траву со вздохом удовольствия.
— И тут кроется женщина, — прошептал он, — таким бешеным галопом люди бегают только тогда, когда у них любовь в сердце. Собственно говоря, это дело капитана!.. Надо сознаться — малютка хорошенькая; что же касается меня, то меня это, конечно, не может интересовать ни в каком отношении. Молодежь возьмет свое!
И, вероятно непомерно довольный тем, что сумел так мастерски произвести оценку немного странного поведения своего капитана, бравый солдат расхохотался и закурил свою трубку.
Тем временем, после нескольких секунд колебания, капитан решился отворить калитку в ограде и направился к хижине. Путь был недалек; он подошел к двери, она была заперта. Капитан очень удивился, увидев запертую дверь, которая обычно оставалась открытой в продолжение всего дня.
Он постучал, но никто не отозвался на этот стук; никакого движения не заметно было внутри хижины.
Капитан поднял голову, посмотрел направо и налево. Окна не только были закрыты, но еще и забиты толстыми ставнями изнутри. Граф де Виллье, серьезно обеспокоенный, вошел в конюшню — она была пуста. Кормушка, покрытая паутиной, свидетельствовала о том, что давно в ней не было уже месива для лошади. На решетке не видно было сена, не видно было и соломы для подстилки. Даже куры, обыкновенно совершенно свободно рывшиеся в земле, и те исчезли. Везде мертвое молчание!
Не было никакого сомнения в том, что хижина покинута своими обитателями и уже давно. Животные и люди выселились одновременно.
На краю маленькой речонки не видно было обычно привязанной здесь пироги; утки уже не полоскались больше в зеленоватой воде бухточки. Капитан не находил здесь ничего из того, что привык видеть.
Молодой человек поддался отчаянию; он упал на скамью, стоявшую у двери; смертельная тоска сжимала ему сердце, как в тисках.
Что сталось с Анжелой? Почему она уехала? Может быть, отец взял ее с собой в какое-нибудь далекое путешествие? Или, может быть, Изгнанник, преследуемый, как хищный зверь, был вынужден бежать и бросить все, что у него было?
Таковы были вопросы, которые сам себе задавал молодой человек, не находя в тоже время на них ответов.
Ему смутно приходило на память, что во время своего последнего свидания с молодой девушкой, когда он объявил ей о своем отъезде, она ответила ему, что, может быть, она с ним и встретится еще во время его экспедиции; но если даже предположить, что Анжела на одну или на две недели покинула свое жилище, она уже давно должна была вернуться. Да и зачем ей было уезжать? Какие серьезные причины могли заставить покинуть хижину ее — бедного ребенка, неизвестного никому в мире? Затем, если предположить, что она отправилась в далекое путешествие, это тоже не могло служить объяснением того полного запустения, в каком она оставила свою хижину. Очевидно, внезапная катастрофа смутила столь спокойную до сих пор жизнь молодой девушки: случилось несчастье, но какое?
Обдумывая все, что могло случиться с его возлюбленной, капитан вдруг вскричал:
— Боже мой, а что если она умерла!
Эта ужасная мысль, как только она зародилась в его мозгу, больше уже не покидала его: он сгорбился, голова его склонилась на грудь, и в продолжение нескольких минут он оставался неподвижным, безжизненным, без воли, подавленный скорбью.
Но, к счастью для молодого человека, реакция наступила очень скоро: большое горе, если не убивает сразу, то подкрепляет мужество и удесятеряет энергию. Граф встал, бросил на небо блестящий взор и проговорил твердым голосом:
— Это невозможно! Бог не допустит такого страшного несчастья. Творец не стал бы разбивать одно из самых прелестных своих творений. Нет! Нет! Анжела жива, я в этом уверен…
Тогда он встал и медленными шагами обошел ограду и сад, останавливаясь то тут, то там, на тех самых местах, где в свои предыдущие посещения он останавливался во время прогулок с молодой девушкой. Память его, беспощадная, как память всех, кому приходится переживать такие минуты, напоминала ему самые ничтожные подробности об этих приятных прогулках: там он сорвал цветок, там он отодвинул ветку, мешавшую ей проходить и загораживавшую аллею; чуть дальше молодая девушка бросала крошки птицам, гнездо которых было спрятано в двух шагах, в чаще. Когда молодой человек протянул руку и дотронулся до гнезда, оставшегося пустым еще с прошедшего сезона, он увидел, что гнездо не пусто! Нет, пальцы молодого человека схватили букет, лежавший на дне. Цветы, правда, завяли и почти обратились в пыль, но капитан узнал их с чувством грусти, смешанной с радостью.