Когда усталость обручем стиснула грудь, я понял, что главное — не паниковать, в зародыше задавить страх. Не то, дай ему волю, он сам тебя задавит. Удалось. Тряся плечами, словно заправский пловец, выбрался я на берег. Остаться солидным и серьезным — вот что было трудней всего. Радость так и распирала меня. Волгу переплыл. Доказал!
Другой радостью был футбол. Вопреки всякой методике (и слыхом о ней не слыхали) часами без перерыва гоняли мяч. Что это был за мяч! Тряпичный, набитый лохмотьями, торчащими во все стороны. Потом появился надувной. Откровенно говоря, он был не лучше. Латаный-перелатаный, с бесчисленными заплатами на камере (камеры тогда были на вес золота) наш мяч походил на дыню, на которой, как на физиономии драчуна, с разных сторон вздулось несколько «фонарей».
В школе, где я учился, был небольшой спортивный зал. Имелись брусья, конь, кольца, перекладина, волейбольная сетка и несколько стареньких мячей. Не ахти какое оборудование, но заниматься можно. Тем более, что с преподавательницей — Александрой Никитичной Гришиной — нам повезло.
— Урок окончен. До свиданья!
Вот тебе на! Даже не верится, что пролетели 45 минут. Еще бы два раза столько да еще полстолько. Но делать нечего. Приходилось уходить. Неутоленную жажду бегать, прыгать, играть, плавать уносили с собой. На улицу. А тетюшинские улицы не чета столичным. Играй сколько влезет. Только стекла не бей.
Александра Никитична и приохотила меня к спорту. Я и сам не заметил когда. Упражнение покажет, книжку даст почитать, подробно и толково ответит на вопрос.
В школьной футбольной команде, которую я сам и организовал, меня выбрали капитаном, и я старался изо всех сил, чтобы товарищи не пожалели о своем выборе.
В 10 лет прочел книжку о Суворове. С тех пор мать не раз, наверно, подумывала, что сынок не в себе. Спал я только на полу, на жесткой подстилке. По утрам, голый до пояса, выскакивал на мороз и ошпаривал себя ледяной водой. Чтобы была холодней, кидал в нее снег. Ранней весной перебирался спать на сеновал. Спал там до глубокой осени. Раз проснулся, смотрю — на одеяле, на подушке на два пальца снег. А мне хоть бы что!
Кумир мой — Александр Васильевич — часто мелькал перед моими глазами. Вот он просыпается на своей солдатской постели, полуодетый кидается в седло, и понес его горячий конь, понес! Мимо осенних рощ, мимо сжатых нив. Копыта с разлета бьют синее зеркало реки. Студеные брызги хлещут по бокам юнца Суворова. А он не замечает холода, привык! Брод позади. Свистит в ушах стеклянный осенний воздух. Летят из-под торопливых копыт комья земли…
Будущую профессию обычно выбирают трудно и долго. Я все решил за один день. Буду военным. Решил и целых девять лет готовил себя к этому поприщу.
Зимой становился на лыжи. Наверное, в глазах окружающих я был большим чудаком. Как лунатиков манит лунный свет, так и меня ненастная погода обязательно выманивала из дому. Когда за окном, закручивая снежную карусель, начинала беситься метель, я поднимался с места и брался за лыжи.
— Куда тебя несет? — всплескивая руками, спрашивала мать. — Погляди, какая непогода!
Но именно непогоду я и любил. Зимой сумерки наступают рано. Колючий снег впивается в лицо. Щиплет мороз. В низких окнах домов теплятся огоньки. Становлюсь на лыжи (Тетюши не Москва, лыжня начиналась прямо у калитки родного дома) и ныряю в белую тьму.
Под ногами — снег, над головой — снег, по сторонам — снег…
А мне хорошо идти и думать о моем житье-бытье, смахивать варежкой пот с разгоряченного лица и радоваться, что нисколько не страшен мне любой буран.
Лет в пятнадцать притащил домой пудовик и две гантели по шесть килограммов. В те годы на помостах страны гремели имена Николая Шатова, Григория Новака, Якова Куценко и Сергея Амбарцумяна. Газеты и журналы с их снимками иногда попадались мне на глаза. Но впечатления они не производили. В Тетюшах ни одной штанги не водилось. Этот снаряд казался мне странным, диковинным. Другое дело пудовик. Вначале я, что называется, баловался. А потом втянулся в занятия не на шутку. Пропущенные тренировки были как ЧП.
Юность кончилась в 17 лет. Я учился в восьмом классе, когда началась война. Мать глянула на меня и слезы заблестели в ее глазах. Заморгала часто-часто, загоревала. Отца к тому времени уже не стало. Схоронили год тому назад.
Внешне в моей жизни почти ничего не изменилось. Я закончил восьмой класс. Начал учиться в девятом. Все шло вроде бы нормально, но разлад с самим собой уже назревал.
Немцы шли вперед. Когда Левитан перечислял по радио оставленные города и села, мне становилось страшно и было не по себе. Словно сердце попало под пресс, который все туже и туже закручивает вражеская рука. Я уже не мальчишка. Грудь колесом. Крепок. Силен. А кругом война. Беженцы. Похоронки. Фронт захлебывается в крови. А я, крепыш и здоровяк, так упорно готовивший себя к военной службе, как ни в чем не бывало хожу в школу, доказываю теоремы, учу наизусть стихи.