— Пейте свой шерри, — сказал он и сел на софу напротив меня, вертя за ножку свой бокал и наблюдая, как светлая янтарная жидкость слегка плещется в нем.
Когда я сделала один или два глотка, он заговорил снова, а я слушала его и удивлялась тому, как на самом деле я плохо знала Найджела Бэрроу.
— Однажды, когда вы были оскорблены в своих лучших чувствах, я допустил, что мы очень схожи друг с другом, — напомнил он. — И я был неправ тогда. Я забыл, как чувствительны по отношению ко всему американскому могут быть американцы. Английский ум гораздо критичнее относится ко всему английскому, я полагаю. Возможно, мы менее восприимчивы. Чувствуем себя более уверенными в себе. Но мы все равно некоторым образом похожи, вы и я. Вы еще не избавились от необходимости, чтобы кто-то постоянно говорил всем, кто вы есть. В то время как я никогда не избавлялся от желания самому постоянно напоминать миру, кто есть я. Я думаю, что мой способ утвердить себя гораздо лучше. Это может вызывать раздражение, но при этом меньше зависишь от других.
Я слегка улыбнулась, представив себе картину: Найджел говорит миру, кто он.
— В это трудно поверить, глядя на вас. Я никогда не слышала, чтобы вы спорили. Я никогда не слышала от вас слова протеста.
Не улыбаясь, он поставил бокал на столик и протянул обе руки, чтобы я посмотрела на них. Этим утром на нем была синяя безрукавка поверх серой рубашки, манжеты которой были скреплены сапфировыми запонками в виде звездочек, которые он так часто носил.
— Ну что? — спросил он. — Сапфировые звезды с безрукавкой! Любой в Атморе скорее бы умер, чем надел такое. Это мой способ как бы говорить им: какое мне дело до ваших традиций. Я никогда не осмеливался сказать это будучи мальчиком, так как был слишком запуган. Но теперь я могу. Возможно, в этом причина того, что мне теперь легче уважать эти традиции, и я не испытываю никакого беспокойства оттого, что собираюсь жениться на Мэгги.
Он говорил тихо и уверенно, и я была убеждена, что он говорит то, что думает. Но он достиг такой уверенности в себе через многие годы попыток утвердить себя — это было нечто такое, на что я не была способна.
— Требуется некоторая настойчивость и упрямство, чтобы выстоять здесь, в Атморе, — продолжал он. Затем добавил с легкой улыбкой: — В вас это есть. За этим домом и людьми, что живут в нем, за этими портретами на стенах и за самими камнями, что лежат в руинах в лесу, стоят сотни лет традиций и более или менее соответствующего им поведения. Все это придает им врожденное чувство превосходства, которое они воспринимают как нечто само собой разумеющееся. И все же, что любой из обитателей Атмора может сделать, увидев мои запонки, как только не пожать плечами? А на пожатие плечами я никогда не обращал внимания. Видите ли, дорогая, я установил, кто есть я. И мне не нужен никто, кто бы мне напоминал об этом. Я теперь могу жить здесь, в Атморе, в качестве мужа Мэгги, и никакой Атмор не может вышибить меня из седла. А можете ли вы так в качестве жены Джастина?
Я проглотила последний глоток шерри и отставила в сторону бокал.
— Не знаю, — созналась я. — Я только знаю, что я и есть его жена… пока.
— И вы хотите продолжать быть ею?
— О да! Хочу! У меня больше нет гордости, чтобы притворяться, что это не так. Но Джастин каждый раз говорит мне, что он не хочет, чтобы я была здесь. Что же я могу поделать?
Найджел сухо ответил мне:
— Перед вами только два пути. Вы можете остаться или вы можете уехать. Если вы уедете, что тогда?
— Не знаю. Как живут другие, когда они теряют все, что они когда-либо любили?
Он смотрел на меня серьезно, без тени улыбки.
— Вы очень молоды. Будут другие мужчины. Глупо думать, что их не будет. А любовь переменчива. Даже между двумя одними и теми же людьми она может принимать различные формы. Я полагаю, что она никогда не застывает и поэтому, я думаю, разумнее никогда не полагаться только на нее.
Я никогда не думала, что смогу так открыться перед Найджелом Бэрроу. Как бы то ни было, но он сумел открыть шлюзы, которые были закрыты долгое время, и поток хлынул, принеся мне значительное облегчение из-за того, что я смогла хоть с кем-то поговорить. То, что он воспринимал меня серьезно, без критики, старание быть объективным сделали возможным такой разговор.
Но теперь он видимо решил, что пора заканчивать нашу конфиденциальную беседу. Он встал и направился к двери.
— Оставайтесь еще в Атморе, — сказал он. — Если вы останетесь, то может появиться шанс.