Он подошел к двери и свистнул. Через секунду Дейдри вбежала в комнату, как будто она только этого и ждала и была где-то поблизости.
— Ей не нравится эта комната, — сказала я. — Я пыталась привести ее сюда вчера, но здесь было что-то, что беспокоило ее, и она не захотела остаться.
Но даже Дейдри не подтвердила мои слова. Теперь ничто в комнате не беспокоило ее. Она подошла к кровати, поставила на нее передние лапы и сунула голову прямо ко мне, чтобы приветливо лизнуть.
Затем они ушли, очевидно, довольные тем, что я прекратила так глупо возражать против этой комнаты, и в то же время уверенные, что мне не грозит никакая опасность, пока меня сторожит Дейдри. Когда дверь за ними закрылась, я обняла ее и прижалась щекой к грубой шерсти.
— Как мне заставить их поверить мне? — плакала я. Но Дейдри не отвечала. Она просто лизнула меня в щеку, чтобы показать, что она-то верит мне.
Джастин не прощал слабости, и теперь он полагал, что я сделала что-то непростительное. Шишка на виске больно пульсировала, и я встала, помочила ее холодной водой и приняла аспирин. Мне стало легче. Когда я легла, Дейдри растянулась на полу возле кровати.
До рассвета оставалось несколько часов, и я крепко проспала все это время, абсолютно обессилевшая. Когда я проснулась, Дейдри уже не было, но Нелли ходила по комнате, собирала мои раскиданные пожитки и укладывала их на место. В камине приветливо горел огонь.
Огонь в камине!
Я села и в ужасе стала показывать на угольное ведерко.
— Нелли, неужели ты?..
— Нет, мисс Ева, нет, — сказала она, подходя к постели
с улыбкой на лице. — Вот он. Я нашла ваш бумажник в угольном ведерке и подумала, что вряд ли вы хотите его сжечь.
Она вынула его из кармана передника и, вытерев угольную пыль, положила бумажник возле меня на одеяло. У Нелли было врожденное чувство такта, и она, вернув мне бумажник, продолжала приводить комнату в порядок, как будто ничего не произошло, и не было ничего странного в том, что я прячу свой бумажник в ведерке с углем.
Убедившись, что негатив на месте в кармашке бумажника, я выпила чай, приготовленный для меня Нелли. Вдруг она, все еще продолжая свою работу, что-то подняла и повернулась ко мне, держа предмет обеими руками.
— Почему это здесь, в вашей комнате, мисс Ева?
Предмет, который она держала, выглядел как дротик или копье, и при виде его я все вспомнила. Это оружие было брошено на крыше около моей двери в башню этой ночью. Дважды я задевала его ногой, но во второй раз подняла. Я, должно быть, держала его в руках, когда Марк отнес меня на парапет, и кто-то, должно быть, принес его сюда и забыл в моей комнате.
— Это не мое, Нелли, — сказала я. — Я не участвую в рыцарских турнирах.
— Это не для пешего боя, мисс. Вы бы не смогли его поднять. Это скорее копье для сражения верхом. Я видела такие в коллекции внизу.
Я подумала, чго ему нечего делать на крыше, если, конечно, кто-то не принес его в качестве оружия.
Наконец я почувствовала себя лучше, и шишка на виске уже не пульсировала так больно, как ночью.
— Не сделаешь ли ты еще кое-что для меня? — спросила я Нелли. — Не мог бы твой муж сделать увеличенную фотографию с этого негатива, который он проявил для меня?
— Мне жаль, мисс Ева, но он продал все свои приборы, — напомнила она мне. — Если хотите, я могу взять негатив в деревню, и там сделают увеличенный отпечаток.
Я протянула ей негатив.
— Хорошо, Нелли. Это очень важно, как ты догадываешься, поэтому я и спрятала его в ведерке с углем.
— Я скоро пойду туда по поручению мисс Мэгги, — сказала она, — так что могу одновременно сделать и это.
— Не показывай его никому, пожалуйста, — попросила я ее. — Даже мисс Мэгги. И сама будь осторожна и забери его, когда все будет готово. Ты сделаешь это?
Она завернула кусочек пленки в чистый носовой платок и сунула в карман передника.
— Я прослежу за ним, мисс. И я никому ничего не скажу. — Она не вернулась к работе, а стояла возле кровати, причем ее глаза были опущены, и казалось, что она чем-то смущена.
— Я не могу сказать тебе, что случилось. Я не думаю, что смогу сейчас все объяснить. Я имею в виду все это в комнате и вообще.
— Вам не надо ничего говорить, — сказала она быстро. — Я просто думаю, что вам надо узнать, о чем все говорят. Начала мисс Дейсия. Когда я принесла ей чай утром, она уже проснулась и была одета, что очень рано для нее. Она очень нервничала и прыгала, как блоха, она говорила какие-то дикие вещи.
— Обо мне? — спросила я. Нелли кивнула, покраснев.
— Мисс Ева, мне жутко повторять, что она сказала, но она сказала, что вас так потрясло то, что мистер Джастин хочет развестись с вами и жениться на мисс Алисии, что вы пытались этой ночью броситься с крыши. Она сказала, что повезло, что мистер Марк сторожил этой ночью и что он смог вовремя оттащить вас и позвать на помощь, когда вы стали вырываться от него.
Я закрыла глаза, снова охваченная знакомым ощущением, что меня преследуют ложью, опутывают ею и делают беспомощной, готовой мишенью для скрытого врага. Я не испытывала этого ощущения долгое время, но оно мне хорошо знакомо по старому ночному кошмару.
Нелли нежно похлопала меня по руке, и я открыла глаза.
— Не надо, мисс. Не смотрите так. Я кое-что сказала пару раз мисс Дейсии тогда. Может быть, мои манеры были не совсем такими, какими им следовало быть, но я ей прямо дала понять, что не верю всем этим ужасным вещам, о которых она говорила мне. Знаете, что я сказала? Я сказала, мисс Ева — борец и никогда не сделает такой глупости, а кто говорит такое, тот сам хочет сделать что-то очень плохое.
Я благодарно сжала ее руку.
— Спасибо, что ты защитила меня. Она на тебя рассердилась?
— Нет, что самое удивительное. Она перестала прыгать и слоняться по комнате и стала тихой, как будто задумалась о чем-то. Затем она сказала, что думает о вас то же самое. Она не считает, что вы из тех, кто сдается, даже когда это было бы вполне объяснимо. И неважно, что говорит Марк.
Я почувствовала некоторую благодарность к Дейсии. Я должна была понять, что эта история — выдумка Марка. Но Дейсии нельзя полностью доверять, потому что она, прежде всего, заботится о Дейсии, как она сама говорит. Но, все же, в ней, в ее основе, было что-то честное, даже в ее защите своих интересов.
— Ты и Дейсия совершенно правы, Нелли, — сказала я ей. — Я вовсе не пыталась этой ночью прыгнуть с парапета. И не я устроила погром в этой комнате. Ты можешь просто поверить мне, пока я не выясню все и не докажу, что я права?
— Конечно, мисс. А если они там внизу начнут всякие разговоры, я скажу им, что я думаю обо всем этом, будьте уверены.
Я знала, что могу быть уверенной, и с благодарностью смотрела, как она раздвигает портьеры, за которыми виднелось серое дождливое небо. Убрав комнату, она вернулась к моей кровати.
— Почему бы вам не полежать еще, мисс Ева? Вам незачем вставать и нечего делать. Вам не повредит еще несколько часов отдыха. Тем временем я позабочусь о фотографии для вас. Не беспокойтесь.
Дейдри проскользнула в комнату, как только Нелли открыла дверь, и подошла к кровати, чтобы радостно пожелать мне доброго утра. Затем, поняв, что я не собираюсь сейчас вставать, она растянулась перед камином, положив голову на лапы. Глаза ее, не мигая, смотрели на меня. Ее присутствие привносило чувство комфорта, если не безопасности. Старое чувство, что за мной охотятся, и сознание того, что я обречена, были во мне сильнее, чем когда-либо. Зародились они в далеком прошлом, но Атмор превратил их в реальность.
До смерти моей матери ночные кошмары никогда не мучили меня. Даже в последующие три года, пока мне не исполнилось десять лет, у меня их не было. Лина Уайт приходила к нам готовить, убирать дом и заботиться обо мне, и я отчаянно любила ее. У Лины была коричневая кожа, а сердце — достаточно доброе, чтобы простить мне светлый цвет кожи. У нее были предрассудки другого рода. Она ненавидела любые формы нечестности, будь она розовой, зеленой или пурпуровой, как она говорила.
Нам было так хорошо втроем — папе, Лине и мне! И я не могла понять, что отец чувствовал себя одиноким и что такая девушка, как Дженит, может дать ему почти все, чего ему не хватало, и снова сделать его жизнь насыщенной. Лина, как и отец, пыталась внушить мне это, прежде чем ушла. Он всегда верил в то, что с ребенком надо говорить спокойно и пытаться убедить его. Поэтому он спокойно объяснил мне, что любит Дженит, но это не означает, что мы оба перестанем любить мою маму. В жизни бывает всякая любовь. Такая, как у меня к Лине, которая не имеет ничего общего с моей любовью к маме. Дженит была новой и другой любовью, и она сделает нашу жизнь счастливее и богаче. Я не понимала, почему нам надо быть счастливее, когда у нас есть Лина, но я очень любила отца и очень хотела угодить ему. Кроме того, Дженит была хорошеньким молодым созданием, очень опрятным и как бы сияющим, и она всегда ласково улыбалась. Итак, я тоже захотела сделать ей приятное. А так как меня не заставляли думать о ней как о моей маме, то я не возражала против того, чтобы попытаться.