Любопытное приспособление — шпора оири! Если придать ей вертикальное положение, ее ни за что не вернешь на прежнее место. Но стоит придавить небольшой подвижный шип у основания шпоры, как она без труда укладывается в выемку на спине рыбы.
Игра же заключалась в следующем: половину сухого кокосового ореха накалывали на поднятую шпору, чтобы она не могла вновь улечься в свой желобок, и после этого выпускали оири в воду. В таком положении она, естественно, не могла погрузиться. Получался кокосовый орех, который сам по себе плавал во всех направлениях. Какая сильная эта оири! Найдется ли мальчик, которому надоест такая занятная игра? Тем не менее ее прекращали, прежде чем рыба уставала плавать с тарим грузом. Однажды на оири с кокосовым орехом напал акуленок, и рыба защищалась. Казалось, что акула хотела проглотить плавающий! кокосовый орех, который бил ее по морде всякий раз, как оНа к нему приближалась.
Гонки лодок закончились, и на берегу лагуны к Матаоа присоединился Хаамару. Посмотрев, не видно ли где оири, он спросил:
— Правда, что ты хочешь совершить обрЯд обрезания?
— Да.
— Я тоже больше не хочу, чтобы меня называли таиоро.
— Тогда попроси, чтобы тебе сделали то же самое.
Хаамару с минуту колебался:
— Я хотел бы пойти вместе с тобой… В тот же день…
— Конечно, я только спрошу отца!.. Знаешь что? — добавил он без перехода. — Давай сделаем вдвоем запруду!
— Какую запруду?
Хаамару был поглощен мыслью о том, что его ожидало в хижине Тавиты.
— На рифе, где однажды удрала паихере.
— Когда же мы будем ее строить?
— Если мы сейчас начнем, то закончим к вечеру.
Видя нерешительность Хаамару, Матаоа скомандовал:
— Идем! Мы возьмем с собой остроги и наловим рыбы, чтобы поесть.
Этот довод убедил его друга.
Вот когда Тотаи повеселился вовсю и дал волю своим шуткам! Четыре дня подряд Хаамару и Матаоа направлялись на риф и часами ожидали, пока рыба попадет в построенную ими запруду длиной более ста метров. Не лучше ли было оставить камни спокойно лежать на берегу? До сих пор мальчики не поймали ни одной рыбы.
Поэтому Матаоа не удивился, когда на пятый день Хаамару сказал:
— Я не могу пойти на риф, у меня есть дело.
— Ты сделаешь его потом.
— Нет!
Матаоа внимательно посмотрел на друга:
— Боишься насмешек Тотаи?
— Все смеются над нами, мне стыдно ходить на запруду и возвращаться ни с чем.
— Хаамару, пойдем со мной, и, если мы ничего не поймаем, это будет последний раз.
Хаамару покачал было отрицательно головой, но все же в конце концов взял острогу и поплелся за Матаоа. Маори бежал впереди, весело лая.
Позже ныряльщики говорили, что видели иоио[29], которые через пролив двигались в лагуну. Их было так много, что за ними не было видно воды, не менее тысячи, а может, и больше.
Матаоа не мог удержать Маори, который пришел в крайнее возбуждение при виде больших серебристых рыб, заплывших на отмель. На бегу мальчик с тревогой следил за ними. Испуганные собакой, они могут не дойти до запруды и повернуть обратно в море. Окажутся ли правильными его расчеты, и рыбы, подымаясь с приливом на отмель, пойдут по течению к запруде? Радость наполнила его: перед Маори иоио разделились на два косяка и, обойдя собаку, стремительно двинулись прямо в запруду.
В груду блестящих тел, скопившихся перед преградой из камней, не надо было даже целиться. Некоторые иоио перепрыгивали через нее и уходили в открытое море — для этого было достаточно двух-трех ударов хвоста. Большинство же металось вдоль запруды в тщетных поисках выхода. Матаоа и Хаамару набили столько рыбы, что у них болели руки. Маори хватал раненных острогой рыб ниже головы и перегрызал их хребты.
Когда Матаоа и Хаамару показались у околицы деревни, сбежались не только дети и женщины, но даже мужчины. Мальчики держали на плечах остроги, гнувшиеся, почти ломившиеся под тяжестью иоио, хвосты которых касались земли. Матаоа лишь поднял брови, увидев Моеату, и прошел мимо Пунуа, Нахеу и Тотаи, не сказав им ни слова. А Хаамару бросил последнему:
— В запруде осталось еще в три раза больше рыб, пойдите и подберите их.
Осмотрев Матаоа, Тавита из гладких, с закругленными краями, кусков скорлупы кокосового ореха выбрал один, наиболее подходивший для данного случая.
Он стал на колени перед мальчиком и осторожно ввел под крайнюю плоть небольшой кусочек тонкой изогнутой ореховой скорлупы. Затем он поднялся и взял из кастрюли бритву.
— Не шевелись!
— Я не шевелюсь.
— Это недолго…
Держа левой рукой сжавшийся пенис, Тавита точным движением сделал продольный разрез на плотной коже, оттянутой кусочком скорлупы. Выступило несколько капель крови.
— Вот и все, сейчас я сделаю перевязку.
Он ловко вытащил скорлупу, остановил кровотечение при помощи тампона из измельченных листьев ноно[30], затем взял немного волокон кокосовой пальмы, спрессованных в своего рода тесто, и этой заживляющей мазью обложил раненую часть, прежде чем обернуть ее листом пандануса.
— Дотрагивайся до своего кокоро[31], только чтобы помочиться, и держи его днем и ночью привязанным к животу… Это все. Больше ты не таиро! Скажи Хаамару, что он может прийти.
Хотя родители Хаамару были католики, а Матаоа — мормоны, обрезание обоих мальчиков должно было быть отпраздновано на большом общем тамаараа, куда приглашались все жители Арутаки.
Однако приготовления омрачились ссорой между Техиной и Мато, по-прежнему из-за моки. Мато хотел пригласить его, но Техина, как только он заикнулся об этом, обозвала его таравана. Только у таравана могла появиться подобная идея! Если моки будет присутствовать на тамаараа, она уйдет с праздника. Пусть Мато выбирает: она или моки!
Мато вспылил, и неизвестно, чем закончился бы этот спор, если бы не вмешался Викторина. Он очень рассердился: «Ну и хороши эти двое! Спорят в такой день! Где у них головы?» Существуют ли такие мужчина и женщина, которые способны понимать друг друга? Он не перенесет, если тамаараа его «маленькой рыбки» будет испорчен глупостью родителей. Он ушел и вернулся спустя полчаса:
— Я говорил с моки: он боится прийти сюда вечером.
— Кто тебя просил говорить с ним? — резко спросил Мато.
— Я сам…
Викторина повысил голос. Он решил навсегда покинуть эту хижину, если мир не будет восстановлен. Мато смотрел на него по-прежнему сердито, но в его взгляде скользнуло удивление: как? Теперь и этот махоу возражает ему и становится на сторону Техины?
Я сказал, что мы подумали о нем, — продолжал Викторина, — и, поскольку он не хочет прийти, отнесу ему сегодня вечером его часть тамаараа… Никогда не видел более довольного человека!
Моссиу (до сих пор молчавший) поднялся со своего кресла и обнял Викторину. Затем он вновь погрузился в Библию. Мато со сконфуженным видом вышел из хижины, а Техина с Викториной занялись приготовлениями к пиршеству.
Собрали все лампы деревни, чтобы осветить площадку, заполненную пародом, всюду горели гирлянды шаров ати, чей душистый дым отгонял москитов. Ночь была теплой и очень тихой.
Матаоа и Хаамару сидели рядом бок о бок и чувствовали, что их дружба стала еще крепче: они вместе бесстрашно встретились с бритвой старого Тавиты, который сейчас, сидя напротив них, за обе щеки уписывает свинину. А в этот вечер, устроенный в их честь, они разделили ритуальную домашнюю птицу, приготовленную для этого случая.