По правде сказать, они оба считали, что не следовало входить в такие расходы по столь незначительному поводу. Теперь, когда все было позади, они сожалели о своих прежних страхах перед операцией, она оказалась гораздо легче, чем они думали. Самое неприятное было целый месяц носить повязку и не иметь возможности купаться в море, но зато потом они займут свое место среди больших мальчиков. Начнется новая жизнь.
Матаоа испытывал стыд при мысли, что все знают, как он выряжен под набедренной повязкой, хотя Хаамару находился в гаком же положении, да и все мужчины проходили в свое время через это. Разве не смешно, что его кокоро обернут листом и подвязан к животу веревочкой? Ему хотелось, чтобы тамаараа закончился скорее, хотя он и старался принять важный вид, слушая речи старших.
Некоторое время беседа шла о религии. Голос Тавиты покрывал гул общего разговора:
— Нет ничего плохого в том, что люди жертвуют столько, сколько считают нужным. Каждый поступает согласно своей совести, никто не должен ни за кем следить.
— Но разве те, у кого больше перламутровых раковин или копры, не должны давать больше других? — спросил Тао. — Конечно, должны! А поступают ли они так? Кто их проверяет?
— Они должны поступать, как велит совесть. Им ведь хорошо известно, что бог их видит.
Этот довод, казалось, не убедил Тао.
— У протестантов знают, кто сколько дал, они жертвуют у всех на глазах, среди бела дня, — вмешался Теити, отец Хаамару. — Я это наблюдал на Хикуэру, когда там вылавливали раковины.
— Это плохо! — отрезал Тавита. — Если один дает сто, найдется другой, кто даст двести, а третий и того больше: тогда людей обуяет гордыня.
— По-моему, — возразил Тао, — самый лучший закон у мормонов — десять процентов от всего имущества. Что может быть справедливее! У тебя сто раковин, десять — богу! У тебя десять тонн копры, одну тонну богу! Кто создал раковины и копру? Бог! Ну, мы и преподносим ему в награду малую толику за то, что он нам дарит!
— А если человек ленив, — съязвил Теити, — тогда десять процентов от чего?
— Наши законы велят работать, — убежденно изрек Мато, — чтобы не рассердить бога. С лентяем никто не станет разговаривать, он не осмелится бездельничать, если только не стар и не болен.
Теити из вежливости согласился. Впрочем, мормоны и в самом деле скрупулезно соблюдали свои законы.
Но Тавита направил спор в другое русло.
— Законы мормонов хороши, — сказал он. — И никто не может их критиковать, но почему они пренебрегают религией?
Этот вопрос был постоянным предметом споров между католиками и мормонами с тех пор, как два молодых американских попаа пятьдесят лет тому назад прибыли на Арутаки проповедовать новую религию и обратили в нее несколько семей.
Чему только не обучали они! Они утверждали, что двенадцать апостолов поступили легкомысленно, позволив себе умереть до того, как они позаботились о распространении учения Христа после их смерти. По их словам, бог отец и Иисус Христос явились в Америке к попаа по имени Джозеф Смит, чтобы поручить ему исправить эту ошибку.
Приверженцы новой веры называли себя «святыми последнего дня». Поистине «святые последнего дня»! Первому законоучителю катехизиса очень не нравилось, что эти мормоны, называвшие себя «святыми», утверждали, будто они лишь возрождают христианское учение, якобы забытое теми, кто исповедовал католицизм.
По выражению лица Тавиты было видно, что догматический спор казался ему неуместным. О чем они говорят! Бог и Христос, его сын, по их словам, явились американскому попаа сто лет тому назад! Но как можно этому верить? Мормоны сами утверждали, что бог и Иисус были людьми! Людьми из крови и плоти, как любой из гостей на тамаараа, только бессмертными, разгуливающими по небу! Нет уж, лучше не говорить о религии с этими заблудшими братьями, а при случае помолиться за них.
Наблюдавший за ним Моссиу понял мысли Тавиты и улыбнулся сначала ему, а затем также Теити, Мато и Тао, чтобы каждый понял, что разговор должен принять другое направление.
Глава пятая
ПРОЕКТ КООПЕРАТИВА
— Пойди к Ли Мину и принеси брусок мыла! — приказала Техина Матаоа.
Как обычно, она сказала это тоном, не терпящим возражений. Оторвав взгляд от шитья тифефе, Викторина посмотрел на Матаоа и прочел на его лице неудовольствие. Техина становилась все более требовательной и властной, она, казалось, забывала, что мальчику пошел тринадцатый год.
— Мне нужно на риф с Хаамару, пошли Тену, — сказал Матаоа.
— Я не знаю, где она, иди сейчас же!
Матаоа вышел, не ответив более ни слова. Шагая к магазину, он думал, что скоро наступит день, когда он открыто восстанет против материнского произвола. Он больше не потерпит, чтобы с ним обращались, как с ребенком. Если бы Викторина не твердил ему все время, что он должен еще немного подождать, он бы давно что-нибудь предпринял.
Войдя к Ли Мину, он увидел перед прилавком старого Амбруаза. По его физиономии было видно, что он раздосадован.
— Сколько ты записал? — спросил резко Амбруаз у Ли Мина, склонившегося над расчетной книгой.
Больше удивленный неуместностью вопроса, чем вызывающим тоном Амбруаза, Ли Мин застыл на месте с карандашом в руке. Что произошло с этим старым пьяницей? Не проспался он, что ли, после выпитого сегодня ночью или, наоборот, недопил и от этого не в духе? Впервые туамотуанец открыто дал понять, что он, Ли Мин, может неправильно записать долг. Ему хотелось ответить Амбру азу, что если он не доверяет ему, то может не брать у него товар. Однако Амбруаз был не один в лавке, за этой сценой молча наблюдали другие покупатели, а также групНа молодых людей, прислонившихся снаружи в тени к стенке: кто знает, не сочтут ли они за оскорбление его отказ продавать товар жителю деревни? Поэтому он ответил Амбруазу своим обычном тоном:
— Сахар, мыло, мука, коробка паштета: шестьдесят семь франков.
— Шестьдесят семь, а? Шестьдесят семь!
Амбруаз наморщил брови, делая вид, что производит быстрый подсчет:
— Шестьдесят семь… Ладно, запиши… Но смотри, а?… Не мухлюй… Я старый фронтовик!
Он положил продукты в свою потрепанную корзину и удалился, продолжая ворчать.
О чем-то задумавшись, Ли Мин вышел на порог своей лавки и посмотрел вслед удалявшемуся старику. Один из молодых людей выпрямился, запрокинул голову и изобразил пьющего из бутылки Амбруаза, затем, пошатываясь, сделал несколько нетвердых шагов и в конце концов упал на пыльную улицу. Все засмеялись, кроме Ли Мина, хотя эта мимическая сцена была адресована именно ему. Шхуна «Ваинианиоре» села на мель на рифе близ Рангироа, и груз, предназначенный для Арутаки, вероятно, никогда не прибудет, а там ящики с вином и спиртом, ожидаемые Амбруазом.
Весть о катастрофе принесла шхуна с копрой, которая сделала остановку на Арутаки по пути на Таити. В тот же день Амбруаз пришел к Ли Мину и осведомился, нет ли у того в запасе нескольких бутылок спирта для него, Амбруаза.
Ли Мин ответил, что нет. Тогда Амбруаз очень рассердился на Ли Мина. Достань ему бутылку спирта, и все, хоть с неба, хоть из-под земли! Вот старый сумасброд!
Амбруаз с трудом поднялся на три ступеньки крыльца и вошел в хижину, заваленную заплесневелым бельем, бутылками и пустыми ящиками. Хотя он делал вид, что происшествие у Ли Мина его не волнует, ему все же не давал покоя взрыв смеха молодых людей за его спиной. Эти маленькие мерзавцы смеют насмехаться над старым фронтовиком! Он добрался до навеса, служившего кухней, и положил провизию в маленький шкаф на металлическую сетку, всю заржавленную и со слетами мух. Нет ли там полной бутылки? Он мог ее не заметить среди груды пустой посуды. Амбруаз перебрал и прикинул на вес все бутылки: пустые! Вернувшись в хижину, он тяжело опустился на угол просиженного матраса. Эта шхуна на рифе! Целые недели без выпивки! Жажда его увеличивалась от сознания, что он не сможет ее утолить.