Матаоа больше не сомневался: Тепора смотрела на него, как на мужчину, и это его волновало. До сих пор она была для него лишь родственницей, женой его дяди Тао, но взгляды этой молодой, плотно сбитой женщины и близость совместной жизни изменили его отношение. Тенора не упускала случая обнажить перед Матаоа красивую крепкую грудь, и вид женских грудей с широкими заостренными коричневыми сосками волновал юношу.
В этот день Мато и Тао отправились нырять на внешний риф; ветер изменился, море было спокойно, можно было легко погружаться и вместе с небольшими волнами возвращаться в глубокую выемку в коралловом плато. Видя, что Матаоа намерен идти с отцом и Тао, Тепора тоже решила сопровождать их. Когда мужчины были в море, она сказала Матаоа:
— Давай искупаемся!
Она вошла в море, поднимая фонтаны брызг. Вода доходила ей почти до пояса.
— Иди! Чего ты ждешь? Боишься?
— Я не боюсь.
— Ну так иди!
Он догнал ее. Она легла на спину, и при этом развязалась и соскользнула ее набедренная повязка. Тепора закрыла глаза и вытянулась на воде, совершенно обнаженная. Течение колебало ее длинные волосы. Матаоа, не смея пошевелиться, не отводил глаз от Тепоры. Так, в молчании, прошло несколько минут. Наконец, женщина открыла глаза, нащупала плававшую рядом паро и надела ее. Затем она погладила Матаоа по щеке.
— Приходи ко мне этой ночью, когда все уснут.
Он молчал.
— Ну, не хочешь?
— Но… а Тао?
— Тао ночью спит.
— Не всегда.
— Откуда ты знаешь?
— Однажды я видел, как он пошел в кокосовую рощу.
— А Викторину ты тоже видел?
Что она хотела этим сказать?
— Тао ходит туда с Викториной, — уточнила она. — Потом он спит. Приходи посреди ночи. Если что будет не так, я оставлю две перекрещенные пальмовые ветки перед хижиной, ты увидишь их в лунном свете и тогда придешь следующей ночью. Приходи!
За ужином Матаоа упрекал себя в том, что слушал Тепору. Ему было стыдно перед Тао, который ел и беседовал с Тепорой как ни в чем не бывало.
Однако Тепора все-таки приглашала его к себе, и, если верить ей, Тао по ночам оставлял ее и уходил с Викториной.
Как это было возможно?
Выходит, у взрослых мужчин и женщин два лица: одно показывают всем, другое, настоящее, скрывают. Это возмутительно! И сам он чуть было не стал таким же! Нет, он не пойдет к Тепоре!
Однако постепенно его решимость ослабевала. Сон не приходил к Матаоа, он без конца ворочался на своей циновке, не в силах отделаться от неотступно маячившего перед глазами образа Тепоры в воде. Услышав легкий шум, Матаоа приподнялся. В просвете между пальмами он увидел, как кто-то осторожно пробирался к хижине, и при свете луны узнал Викторину. Быть может, он выходил по нужде? Тогда зачем такие предосторожности? Тепора сказала правду. Тао сам виноват в том, что она просила Матаоа прийти. Тщетно пытался он заснуть, мысли его все время возвращались к Тепоре. Наконец, он не выдержал и поднялся. Техина, Мато и Викторина крепко спали. Он прошел двадцать метров, разделявших хижины. Перед хижиной Тепоры были разбросаны пальмовые ветки, но ни одно?! перекрещенной Матаоа не заметил. Он вошел. Тао храпел. Тепора лежала рядом с ним на циновке и тоже, казалось, спала. Он коснулся ее кончиками пальцев, и она тотчас открыла глаза. Потом бесшумно поднялась и долго смотрела на Тао, но тот крепко спал. Движением головы она указала Матаоа на кокосовую рощу.
Несколько месяцев стояла ясная солнечная погода. За все это время дождь шел два или три раза. Собранная копра была хорошо высушена и считалась высококачественной. Пора было возвращаться в деревню с урожаем, чтобы поспеть к приходу «Ваинианиоре». Не было смысла оставлять копру на участке до следующей шхуны. Вывезти всю копру можно было только в несколько приемов. Собрали прекрасный урожай: почти десять тонн Тао и Тепора и более пятнадцати тонн Мато и Матаоа, которым иногда помогала Техина. Всего двадцать пять тонн! Как приятно было смотреть на туго набитые мешки, аккуратно сложенные под навесом!
Перед отъездом все занялись очисткой кокосовой рощи от кустов. Если этого не сделать, она быстро зачахнет, так как мики-мики[53] высасывают все соки из земли, ничего не оставляя кокосовым пальмам. Нужно было также очистить почву от гниющих растений, чтобы гниение не передалось деревьям. Иногда кокосовые пальмы поражает болезнь, листья их становятся сухими и желтыми, орехи рождаются пустыми, без сочной мякоти.
Тогда приходится переходить на другой участок, так как пальмы, пораженные болезнью, дают урожай лишь через год. Но в чем, в чем, а в участках у семьи Мато недостатка не было: наследство и приданое Техины вместе с собственностью Мато составляли целые километры кокосовых рощ.
Владения Моссиу были еще больше, и он иногда разрешал молодым людям собирать копру на его участках за арендную плату в половину урожая.
Как только был выгружен на берег последний мешок с копрой, Матаоа накинулся на Хаамару с вопросами. Что нового в деревне? Как Моеата? Он еще не видел ее. Разве она не заметила их лодки, идущей к проливу? Хаамару предположил, что Моеата вместе с другими девушками отправилась собирать фетюэ на внешнем рифе.
Что до новостей, их было не очень много. Туке и Нахеу подрались из-за девушки, но потом помирились. Сгорела хижина Аману. Ночью он услышал шум и, резко поднявшись, перевернул лампу. Аману успел заметить, как чья-то тень скользнула из хижины, и уверял всех, что это был Тероро, пытавшийся проделать моторо с его женой. Тероро, конечно, отрицал свою вину, но даже если это и правда, то как ее доказать?
Амбруаз больше не пил, но все время молчал.
Пес Тукея укусил маленькую девочку, и его пришлось убить. Ныряльщики видели в проливе таматароу[54]. Это все.
— А что на участке? — спросил Хаамару. — Какая-нибудь история с Викториной?
Матаоа отрицательно покачал головой и засмеялся. При чем тут Викторина? Он горел желанием рассказать своему другу, что делал много раз с Тепорой, но благоразумие удержало его. Разве Хаамару сможет сохранить секрет, если самому Матаоа так хотелось раскрыть свою тайну? Ведь речь идет о Тепоре, а не о какой-нибудь другой женщине. Что, если слухи дойдут до ушей Тао? Нет, он должен молчать. Он чувствовал себя старше и взрослее Хаамару. У него ведь только что была настоящая связь с женщиной, притом не с такой пожилой, как Тоуиа. Кроме того, он уже собирал копру, и они с Мато заготовили более пятнадцати мешков.
— Смотри, вон Моеата, — сказал Хаамару.
Она шла прямо к ним. Матаоа сдержал нетерпение и, спокойный, улыбающийся, направился ей навстречу с таким видом, будто они расстались накануне. Напротив, ее лицо было серьезно и сосредоточенно. Они остановились:
— Матаоа, как ты изменился!
— Правда? Хаамару ничего мне не сказал.
— Ты стал больше и сильнее, и вообще какой-то другой… Ты изменился…
Он подумал, что она права. Неужели она догадалась о том, что с ним произошло?
— Я здорово поработал! Мы привезли много мешков копры. Я мог бы один поднять такой мешок, я стал сильный!
Непроизвольно он напряг свои бицепсы и выгнул торс. Заметив это, Матаоа засмеялся и расслабил мышцы. Но Моеата не улыбнулась.
— Ты думал обо мне? — спросила она.
— Да.
— Часто?
— Да.
— Я тоже думала о тебе каждый день.
Моеату позвала мать. Девочка сделала знак рукой, что идет, и серьезно посмотрела на Матаоа влажными темными глазами:
— Матаоа, не уезжай больше!
Девушка повернулась и побежала. Они виделись всего несколько минут, обменялись двумя-тремя фразами — и снова он в ее власти! Он солгал, уверяя, что часто думал о ней. В действительности Моеата занимала его мысли лишь в начале поездки и в последние дни.