— Я плакала не из-за этого, — сказала Моеата. — Мне было жаль бедную девушку, которая осталась одна, когда ее муж ушел на войну. Печальное зрелище!
— Продашь мне раковины? — спросил торговец у Матаоа. — Если они красивые, я возьму их по сто восемьдесят франков за килограмм. Мне говорили, что ты хорошо ныряешь и умеешь выбирать. Ты сын Мато с Арутаки, не так ли?
— Да, — пробормотал Матаоа.
— Ну, тебе есть у кого поучиться!
Матаоа был польщен и согласился уступить собранные раковины этому торговцу — полукитайцу. Правда, Матаоа обещал все, что ему удастся добыть, Ли Мину, который оставался на Арутаки и поручил приемщику груза на «Ваинианиоре» проверить качество раковин и доставить их на атолл в целости и сохранности. Но, с другой стороны, почему Матаоа не может отдать товар этому любезному человеку?
Прошло четыре месяца с начала сезона. Груда раковин, хранившихся под небольшим навесом позади хижины, доросла примерно до Ириа. Раковины были все крупные, как на подбор. Хотя под водой пропорции предметов изменяются и легко ошибиться, Матаоа быстро научился правильно определять размер раковин и договорился с Хаамару, что они не будут брать те, что меньше кулака. Пусть такая добыча остается женщинам и детям, ныряющим на малые глубины, она недостойна внимания настоящего ныряльщика.
Кроме того, маленькие раковины попадались лишь в самом начале сезона, пока не были опустошены неглубокие места. Какой смысл доставать всякую мелочь-с глубины более чем двадцать саженей?
Поэтому Матаоа с гордостью и без всяких опасений показал перекупщику свой улов. Тот взял несколько раковин сверху, из середины и с низа, долго рассматривал их и наконец сказал, что готов купить все, что добыли Матаоа и Хаамару, по сто восемьдесят франков за килограмм. Однако когда раковины были сложены в мешки и взвешены, приятели испытали разочарование. Их расчеты не оправдались: вся их добыча весила семьсот килограммов, в то время как они надеялись на тонну. Правда, Матаоа не нырял по воскресеньям, и были дни, когда ему удавалось принести всего сорок раковин, но лишь теперь Матаоа понял, что значит собрать три тонны за три месяца. А ведь были ныряльщики, в том числе и его отец, Мато, которые добывали по три, а то и по-четыре с половиной тонны за сезон! Только тот, кто сам ныряет каждый день на протяжении многих месяцев, способен понять, сколько труда, сил и энергии должен потратить человек, чтобы добиться подобных результатов.
Матаоа хотел открыть счет в банке, но Хаамару потребовал свою часть немедленно. Спустя три дня он попросил у Матаоа аванс в счет будущей выручки.
— Как? — удивился Матаоа. — Ты уже потратил все деньги?
— Мне не повезло. Но, подожди, я отыграюсь, вот увидишь.
Матаоа отправился с другом к торговцу, и тот выдал им аванс в пять тысяч франков. Через четыре дня Хаамару все спустил. «Ну и поино, — подумал Матаоа. — Конечно, каждый волен сам распоряжаться своими деньгами, но не лучше ли посмотреть кино, чем следить, как выпадут кости на игорном столе. Разве может что-нибудь сравниться с кино? С этим маленьким человеком с палочкой на экране, в круглой шляпе и с удивительной походкой? Замечательный комик! Можно умереть со смеху, когда он боксирует с толстяком, сует утюг в перчатку или заставляет своих преследователей падать на лестнице. А собака Ринтин! Ее-то уж не посадишь в мешок и не утопишь, не сделаешь из нее тефтели! Киномеханик говорил, что она застрахована на сумму в десять раз большую, чем стоит весь улов перламутровых раковин! А всадник на белой лошади! Он один спас семью, ехавшую в повозке, и выстрелами из пистолета убил напавших на нее индейцев, а вождя свалил ударом кулака. Потом этот храбрый и сильный человек играл на гитаре и пел так, как не сумел бы никто из туамотуанцев. Не удивительно, что молодая девушка, сидевшая в повозке, захотела выйти за него замуж, и родители тотчас дали свое согласие. Совершать тапуни не было необходимости. Хаамару настоящий поино!»
Какое событие! Все происшествия с начала сезона ничего не стоили по сравнению с ним! Ведь в конце концов ни один сезон не обходился без нескольких случаев таравана, двух-трех утонувших, многочисленных ссор и даже драк. Но история с ныряльщиком с Макемо не имела равных себе.
Этот ныряльщик, совсем еще молодой человек, нашел черную жемчужину, большую и такую красивую, что первый же увидевший ее торговец предложил ему пятьдесят тысяч франков[66]. Ныряльщик, рассчитывавший на десять тысяч франков или даже немного больше, совсем было уже согласился, но передумал.
А вдруг жемчужина стоит больше? Не лучше ли спросить сначала у Тони, толстого, вечно сонного полуяпонца, скупщика перламутровых раковин и жемчуга? Тони отдыхал после обеда. Помощник его разбудил.
— Пришел туамотуанец с жемчужиной.
— Ну и что? — пробурчал Тони из-под москитной сетки. — Ты разбудил меня из-за одной жемчужины? Пусть он придет вечером.
Тони зевнул, повернулся на другой бок и собирался снова заснуть.
— Я думаю, лучше посмотреть ее теперь, — сказал помощник.
Он взял жемчужину из рук ныряльщика, положил себе на ладонь и протянул Тони:
— Посмотри!
Тони что-то проворчал, но повернулся и открыл глаза. Вдруг зрачки его расширились, он замер, задержал дыхание, затем раздвинул москитную сетку, поднялся, выхватил жемчужину из рук помощника и начал рассматривать ее сквозь специальное стекло, увеличивающее предметы. Сквозь него видны все Поры на коже и линии на ладони. Наконец он возвратил жемчужину ныряльщику, посмотрел на него и спросил:
— Откуда ты?
— С Макемо.
— Когда ты ее нашел?
— Только что.
— Ты показывал ее кому-нибудь?
— Мин Тао-лаю.
— И кому еще?
— Больше никому.
— И что он сказал?
— Он дает пятьдесят тысяч франков.
Тони сощурил свои маленькие глазки и лукаво улыбнулся:
— Вот как! Пятьдесят тысяч! Да…
Ныряльщик изменился в лице. Видимо, Тони ему не верил.
— Правда, пятьдесят тысяч! Спроси у него, если думаешь, что я обманываю.
Тони не отвечал. Он долго молчал. Под конец он спокойно произнес:
— В Папеэте твоя жемчужина стоит двести тысяч франков. Если хочешь, я возьму ее у тебя за сто восемьдесят тысяч. Должен же я тоже немного заработать!
Нужно было видеть в этот момент лицо ныряльщика с Макемо! Он ничего не понимал. Он думал, что Тони над ним смеется. Но Тони открыл свой небольшой железный ящик, вытащил из него восемнадцать пачек по десять тысяч банкнотов и положил их на покрывало.
— Ну, согласен?
Ныряльщик посмотрел на деньги и сказал:
— А куда положить все эти деньги?
Тони пошарил глазами по хижине, вытащил корзину для рыбы, опорожнил ее и протянул ныряльщику, который ушел, не произнеся больше ни слова.
Этого ныряльщика звали Пунуа. Теперь его стали звать «Пунуа Сто Восемьдесят Тысяч Франков».
«Вот человек, избранный богом», — говорили старики о Пунуа Сто Восемьдесят Тысяч Франков. Но они перестали так говорить; когда стало известно, что он не только не произнес утренней молитвы ныряльщиков в тот день, когда нашел жемчужину, но вообще никогда не молился. Тем не менее он был бесстрашный ныряльщик и удача сопутствовала ему.
Матаоа много думал об этом случае. Кому поведать свои сомнения? Моеата слишком набожна, с ней нельзя на эту тему беседовать. Он решил поговорить с отцом. Мато ответил неопределенно. «Надо молиться, так делали всегда», — сказал он и тут же заговорил о чем-то другом. Его сознание казалось в последнее время затуманенным. Не был ли он снова в плену таравана? Значит, бог не внял его молитве в первый день сезона.
Беспокойство не покидало Матаоа. Каждое утро он произносил одну и ту же молитву. Была ли она данью уважения богу и страху перед ним или лишь проявлением заботы о собственной выгоде? Где тут правда? Не докучали ли эти просьбы господу богу? Ведь нередко старики говорят одно, а на деле происходит совсем другое. Разве бог только что не послал самую прекрасную жемчужину, когда-либо найденную на Туамоту, молодому парню, который ничего не просил у бога и лишь делал свою работу?