Чиновник сообщил еще одну вещь, заставившую многих призадуматься, — решено установить в деревне рацию, которая дважды в неделю свяжет остров с Папеэте и позволит вести переговоры с капитаном и приемщиком грузов «Ваинианиоре» или любой другой шхуны, находящейся в море. Рация обойдется недешево. Кому-нибудь из молодых людей придется поехать в Папеэте учиться на ней работать.
Нужно ли это жителям Арутаки? Многие считали, что вполне достаточно радиоприемников, чтобы быть в курсе событий и получать сообщения с «Ваинианиоре». Зачем нарушать обычаи туамотуанцев и во всем подражать попаа? Новшества в конце концов губят традиции, так считало большинство населения острова. Это мнение, высказанное членам совета семи и Фареуа, взяло верх.
Между тем Матаоа втайне думал, что, если Фареуа умрет и он станет вождем, прежде всего он установит на Арутаки рацию.
В сентябре прибыл из Франции парусник и доставил четырех человек, которые ныряли, как туамотуанцы, и охотились на рыб оружием, принятым в их стране. У них был гарпун, который они приводили в движение не рукой, как острогу-патиа, а резиной, придающей гарпуну такую скорость, что он двигался в воде быстрее самой быстрой рыбы. Жан, Франсуа, Жерар и Марк оставили в подарок жителям Арутаки несколько гарпунов и обещали прислать из Франции запасные. Они также сказали, что нигде в мире их не принимали так приветливо, как на этом атолле. Ни один известный им народ не идет в сравнение с туамотуанцами. Они не забудут пребывания на Арутаки. С такими словами обратились они в момент отъезда к населению атолла, и слезы показались у них на глазах. Речь французов заставила расплакаться людей, пришедших на пристань, чтобы надеть на отъезжающих венки и ожерелья.
Вот и все важные события за это время. Но что они перед цунами, обрушившимся на атолл в ноябре? С тех пор на Арутаки никогда уже не говорили: «1955 год», а называли его «годом цунами», как назвали на Анаа год 1912.
Погода была на редкость спокойная и жаркая. Стояла тишь. Москитов и мух было видимо-невидимо. Уровень воды в цистернах понизился в этом месяце больше обычного.
Вместо воды пили сок кокосовых орехов. Сотни оири всплывали на поверхность, прибрежные воды кишели акулами. Лагуна ослепительно сверкала под лучами солнца, так что на нее нельзя было долго смотреть. Яркий и резкий солнечный свет позволял без труда отличить плавник акулы от плавника таманоу на расстоянии более тысячи метров. А какие краски разливались по лагуне каждый вечер на закате! Как будто за горизонтом полыхал мир, охваченный пламенем.
«Не было ли это предзнаменованием надвигающегося бедствия? Об этом следовало подумать раньше, а какой смысл говорить сейчас?» — горестно сетовали впоследствии некоторые жители Арутаки. Однако что изменилось бы, если бы катастрофу предвидели заранее? Разве могли бы люди сделать больше того, что они сделали для спасения жизни своей и близких, когда на атолл обрушились волны? Ко всему пережитому лишь добавился бы смертельный ужас ожидания.
В тот вечер жители Арутаки услышали отдаленный, постепенно нараставший гул. Большинство людей ужинало. Некоторые уже спали, но грозные, неумолимо приближавшиеся звуки разбудили их. Все вышли из хижин — посмотреть на небо и на море. Вдруг земля задрожала под ногами и раздался такой грохот, будто атолл раскололся. Вода в проливе внезапно поднялась и затопила хижины на берегу. Дети и женщины закричали Волна унесла несколько человек, но их всех, даже детей, удалось спасти, так как вал поднялся лишь по бедро мужчине и сразу отхлынул. Вещи внутри хижин были разбиты или повреждены. Старики принялись молиться, опустившись на колени среди обломков кораллов. «Пришел конец света! Вверим наши души господу!» — взывали некоторые.
Фареуа, как только ему удалось подняться, велел всем взять веревки, укрыться вдали от пролива в кокосовой роще и накрепко привязаться как можно выше к стволам наиболее крепких пальм. Молодые пусть позаботятся о стариках и младших братьях и сестрах. Кое-кто заколебался. Фареуа приказал силой заставить их повиноваться. Одни считали, что опасность миновала: «Зачем лезть на кокосовые пальмы?» Другие говорили, что лучше спрятаться от моря в церкви или в деревянных домах, но Фареуа кричал, что вода смоет строения. Вот ведь в Анаа церковь обрушилась на верующих. Воцарилась странная, тревожная тишина. Несмотря на увещевания вождя, двое стариков направились в церковь. «Пойдемте с нами», — позвал их Фареуа. Старики покачали головами: «Мы слишком стары, нам не взобраться на пальмы. Если суждено умереть, лучше уж умереть в церкви».
Все остальные собрались в кокосовой роще. Снова послышался нараставший гул, еще более грозный, чем в первый раз. Люди бросились к пальмам. Казалось, все море обрушилось на атолл, чтобы поглотить его.
Попытки сказать что-либо друг другу были бесполезны. Страшный рев моря заглушал все звуки. Новая волна, высотой с человеческий рост, затопила весь атолл. Она с корнем вырвала несколько кокосовых пальм и, отступая, увлекла их за собой. Воды лагуны, приведенные в движение морским шквалом, вышли из берегов и с противоположной стороны хлынули на атолл.
Только утром подсчитали потери: двенадцать взрослых и шестеро маленьких детей. Два человека позднее умерли от ран.
Среди десятка пострадавших двое или трое были тяжело ранены. В деревне остались лишь цистерны, наполнившиеся морской водой, да развалины церкви и деревянных домов. Половину пристани и все лодки унесло. От навеса для копры уцелели только исковерканные балки. Волна повалила тысячи кокосовых пальм. Вот что за несколько минут сделало море с Арутаки.
Перед второй волной Матаоа сказал Моеате:
— Возьми Эимату, а я возьму Моеа.
Ириа он велел:
— Лезь на пальму, привяжись как следует и сиди спокойно.
Потом он помог забраться на пальму родителям, протянув им сверху руку, и бегом вернулся к Моеате. Ириа помог матери вскарабкаться на дерево и держал маленькую сестру на руках. Матаоа взял у него ребенка и передал жене, которая успела привязать себя к пальме веревкой.
— Поторопись, — приказал он Ириа.
Сам он взобрался на соседнюю пальму и, привязавшись за пояс к стволу, бросил конец веревки Моеа и поднял ее к себе.
— Не бойся, папа здесь, с тобой, — успокаивал он дочь. Затем пропустил веревку ей под мышки и крепко, привязал девочку к дереву.
— Обними меня за шею и меняй руки, если устанешь.
Он почувствовал, как рука дочери обвилась вокруг его шеи, и прижал к себе хрупкое дрожащее тельце.
— Не бойся, моя маленькая Моеа, — шептал он ей на ухо, — не бойся, все будет хорошо.
— Ты удержишься? — крикнул он Моеате. Ответ потерялся в грохоте моря. Затем наступил кошмар.
Может, Мато и Техина слишком крепко затянули узел веревки и не смогли ее развязать. Или их сковал ужас? Оба они утонули. Их нашли далеко в море привязанными к вырванному с корнем стволу кокосовой пальмы. Так или иначе, они все равно погибли бы, так как дерево не устояло. Смерть, очевидно, была мгновенной, они не мучились.
Как ни велико было горе Матаоа, потерявшего родителей, он все же поблагодарил бога за то, что тот сохранил его жену и детей. Вот что значит судьба! В самый страшный момент они все находились в двадцати метрах друг от друга. Из четырех пальм одного возраста и почти одинакового размера не выдержала только та, на которой сидели старики. Было ли особое предопределение в том, что молодые выжили, а старые заплатили дань смерти?
Но уже другие беды подстерегали Матаоа и заставляли отвлечься от мыслей о постигшем семью горе. Заболела Эимата. Дыхание с хрипом вырывалось из груди девочки. Одеяло, в которое она была завернута во время подземного толчка, не спасло ее от простуды. В ней поселилась тяжелая болезнь. Моеа тоже была нездорова. Но ее заболевание носило иной характер. Казалось, она потеряла рассудок.