— Значит, — сказал Матаоа, — быстрее двигаться по воде и перевозить больше мешков с копрой, затрачивая для этого меньше усилий, — по-твоему, не благо?
— Благо?! — закричал Тао. — Это же конец туамотуанцам!
Матаоа пожал плечами и вышел. Какой смысл без конца спорить с этим старым человеком, тем более что совет закончился. Однако было в словах Тао что-то, к чему Матаоа не мог оставаться безразличным.
Немало людей кроме его дяди неодобрительно относились к последним новшествам, нарушавшим традиционный уклад жизни туамотуанцев. Правда, они выражали свое мнение более сдержанно, чем Тао.
— Разве ветер покинул лагуну и больше не надувает паруса на лодках? Разве руки людей Арутаки так ослабли, что способны лишь запустить мотор? Иногда кажется, что нынешним молодым людям нужен один мотор, чтобы ловить рыбу, и другой — чтобы подносить ее ко рту. Не требуется ли им еще один мотор, чтобы делать детей?
Так говорили пожилые люди, заслуживающие того, чтобы к их словам относились с уважением. Но уважение уважением, а жизнь не может стоять на месте. Не потому ли старики не приемлют нововведений, что их земное существование — близится к концу? Разве новое не знаменует начало иной жизни? Старые люди поневоле думают, что их время истекает. Многие из них спокойно ждут приближения конца, не испытывая ни горечи, ни печали, но большинство восстает против всего, что предвещает их исчезновение с лица земли. Они боятся смерти — в этом все дело. Но что может быть бессмысленнее страха перед смертью, которая в конце концов неумолимо поражает каждого живущего!
Тут у Матаоа не оставалось никаких сомнений: нужно научиться, наконец, смотреть на вещи реально. Не будь в Папеэте военного корабля, оснащенного мощным двигателем, никто не пришел бы на помощь населению атолла после цунами, когда море еще бушевало. А Эимата? Местные знахари не смогли бы с помощью традиционных средств спасти девочку, когда ее тельце, казалось, было готово для проба. Попаа воскресили ее, она вновь стала живым, красивым ребенком, приносящим радость и смех в их дом.
Не только Эимата, десятки других людей, мужчин и женщин, получили в то время от попаа лекарства и питание, без которых не выжили бы. Да и старики, тоскующие по временам своей молодости, давно бы умерли от ран и лишений на опустошенном цунами атолле, если бы не изобретения белых, на которые они так сетуют.
Вероятно, Тао узнал, что Матаоа заказал Ах Сину материал для строительства большого катера и мотор, превосходящий по величине те, что уже оглашали своим треском воды лагуны.
Может, Тао захочет помешать этому? Но разве во власти Тао запретить строить катер? При мысли о катере, идущем на полной скорости, и пенящейся струе за его кормой Матаоа забыл о Тао и других стариках, которым только смерть помешает ворчать и критиковать новые порядки.
— Я спрошу у папы, согласен ли он, — уступила Моеата.
— Ты обещаешь? — настаивала Моеа.
— Я сказала, что спрошу, хватит с тебя этого? Сбегай к Ах Сину за стиральным порошком.
Моеа помедлила мгновенье:
— А жевательную резинку?
— Опять? Разве у тебя больше нет?
— Уже кончилась.
— Только жевательной резинки нам не хватает! Возьми один пакетик.
У Моеа заблестели глаза, и она пустилась бежать со всех ног.
«Совсем еще ребенок в некоторых отношениях, но какой красивой девушкой она обещает стать вскоре! У нее развивается грудь, с каждым месяцем Моеа становится иной. Вокруг нее вертится много парней, да и мужчины поглядывают на девочку. Нужно быть настороже». Мысли Моеаты вернулись к просьбе Моеа… Теперь она не хочет больше называться Моеа и просит, чтобы ей разрешили взять имя Жанна. Почему Жанна? Потому что Жанна освободила свою страну от захватчиков. Чем же ее отблагодарили?
Ее сожгли заживо! Затем выяснилось, что она святая. Бедная Жанна! Может, на небе она обрела счастье? Из всего рассказанного наставником Фаруа в школе больше всего Моеа нравилась история этой девушки.
Жанна… Жанна… Нелегко будет привыкнуть к этому новому имени, несомненно менее красивому, чем Моеа, но, в конце концов, ведь это имя святой! Другие девочки гоже хотели сменить имя. Виктуар, Мартин, Аделаид — все равно какое, лишь бы имя попаа! Она переговорит для порядка с Матаоа, хотя знает заранее, что он скажет. Матаоа благосклонно относился ко всему, что могло сблизить туамотуанцев с фарани. Он будет доволен, что его старшая дочь возьмет столь почетное имя. Что же касается Моеаты, то она испытывала смутную печаль. Дочь становилась взрослой и проявляла стремление к независимости. Примерно то же чувство охватило ее, когда Моеа, гордая и смущенная, отвела ее в сторону и прошептала, что у нее наступили первые месячные. После этого что-то изменилось в отношениях между матерью и дочерью. Моеата вдруг ощутила бремя лет, старость была уже не за горами. Вот и Матаоа все больше относился к ней лишь как к матери его детей. Мысли Моеаты обратились к Ириа. В глубине души она любила его больше других детей. Это тайное предпочтение, в котором она не признавалась даже самой себе, несомненно, объяснялось тем, что он был зачат во время тапуни, еще до того, как родители дали согласие на брак Моеаты с Матаоа. Никогда потом объятия супруга не доставляли Моеате больше радости, чем в то время, когда они не были даже женихом и невестой.
В этом отношении, безусловно, правы женщины, которые без стеснения откровенно говорят о любви. В тапуни грех придавал их любви особый аромат, с браком и пресыщением он исчез. Но все это уже в прошлом, а сейчас ей важно узнать, что намерен делать Ириа. Но как это выяснить при его скрытном характере? Ириа обладал счастливой способностью ловко ускользать от вопросов, причем рассердиться и заставить его отвечать было невозможно. Останется ли он на Арутаки? Моеата сомневалась в этом и со страхом ждала момента, когда сын покинет атолл. Вернется ли он обратно? Когда она поделилась своими опасениями с мужем, Матаоа лишь пожал плечами. Чем Ириа плохо дома, чего ему не хватает? Он женится на красивой девушке, они родят Моеате и Матаоа внуков, а Ириа в конце концов станет вождем или по крайней мере членом совета. Но Моеата была уверена, что Матаоа заблуждается. Ириа не любил нырять, не интересовался сбором копры, был равнодушен к жизни атолла.
Зато его неодолимо тянуло к радиоприемникам, холодильникам и больше всего к моторам. Как-то раз он, наблюдая за тем, как разбирали подвесной мотор, обнаружил в нем причину неисправности, хотя никто никогда его этому не учил. Он умел обыкновенным гвоздем заменить испорченную деталь. Моеата чувствовала, что так же, как душа Моеа менялась по мере того, как менялось ее тело и Моеа превращалась из ребенка в женщину, душа Ириа стремилась вырваться из ограниченного мира Арутаки в сказочный мир попаа. Он еще не решался признаться, что не намерен оставаться на атолле, но придет день, он сядет на судно и не вернется обратно.
Ах Син выбрал неудачный момент для разговора с Матаоа. Тот был недоволен китайцем: Ах Син заказал по просьбе Тотаи точно такой же мотор для катера, какой выбрал Матаоа. Оба мотора доставит на Арутаки «Ваинианиоре» в свой следующий рейс.
Недавно Тотаи заявил во всеуслышание, что катер, который он строит, превзойдет катер вождя по быстроходности и устойчивости, что у него лучше конструкция и мощный двигатель, благодаря которому он будет лететь по воде, как птица. Несомненно, Ах Син как владелец магазина заинтересован продать как можно больше товаров, но в данном случае он поступил бы правильнее, посоветовав Тотаи купить мотор меньшей мощности или другой модели, тоже неизвестной на Арутаки. Выходит, для Ах Сина вождь атолла ничего не значит! Особенно расстроило Матаоа то обстоятельство, что в данном случае был замешан Тотаи. Проделка с мотором была как раз в его духе. Тотаи никак не мог примириться с тем, что вождем Арутаки стал не он, а Матаоа. По его мнению, это получилось случайно, из-за неразберихи после цунами.
Он и тогда выступал против передачи должности вождя Матаоа, ибо, по его словам, в силу особого стечения обстоятельств люди не отдавали себе отчета в том, что делали. Позже, когда волнение улеглось, следовало с большим хладнокровием изучить этот вопрос. Но никто не обратил внимания на его слова, запомнил их лишь Матаоа. Действительно, не выборы, а исключительные обстоятельства сделали его вождем. Но Моеата не раз успокаивала мужа, рассказывая ему, как люди Арутаки реагировали на слова Тотаи. Несомненно, Матаоа был выдвинут стихийно, в трагический момент, но ведь именно в такие моменты рассудок становится особенно ясным. У Матаоа были все основания занять место вождя — его выдвинули по велению не только разума, но и сердца.