Наконец наступил долгожданный момент. Матаоа и Тотаи, каждый с бутылкой пива в руках, шагнули вперед, к своим катерам.
— Осторожно! — пошутил Тотаи. — Постарайся разбить бутылку, а не катер.
— Мой катер не разобьется, — весело ответил Матаоа, — но вот твой в опасности. Ты какую фанеру поставил?
— Пятислойную!
— Тогда давай! Спускаем оба вместе?
— Нет, ты первый.
— Ты!
— Внимание! — крикнул тогда Матаоа. — Один, два, три, бросай!
Бутылки одновременно разбились о форштевни. Все кричали и аплодировали. К каждому катеру подошли по десять человек и по отполированным каткам плавно спустили аба судна в воду.
Ах Син бросил последний взгляд на установленный Матаоа садок.
— На сколько пакетов наберется завтра рыбы? — спросил он полушутливым, полусерьезным тоном.
Матаоа молча пожал плечами. Про себя же он подумал: «Откуда я знаю? Посмотрим».
Тем не менее он, как и Ах Син, с нетерпением ждал завтрашнего дня, чтобы увидеть, сколько рыбы войдет в садок. Подумать только, в этот вечер он преспокойно ляжет на свою циновку спать, а рыба в это время будет сама ловиться!
Установка садка потребовала больше времени, чем предполагали Матаоа и Ах Син. Первый садок снесло течение, вырвав колья с прикрепленной к ним проволочной сеткой. Выбрали другое место и оградили его высокой коралловой стеной, всадив колья еще глубже. На этот раз они выдержали напор воды. Только тогда Матаоа натянул на колья сетку. Садок имел более двухсот метров в окружности. На все это сооружение вместе с длинной загородкой, вдоль которой рыба должна была идти в западню, ушло более трехсот метров сетки. Нелегкая то была работа. Теперь она завершена.
Матаоа долго не мог заснуть. Он так много думал над конструкцией садка, что без труда представлял себя рыбой, заходящей из моря в пролив. Она встречает на своем пути сетку, натянутую на колья. Что делать? Конечно, идти вдоль нее. Разве что на нее нападет большая рыба и заставит повернуть в другую сторону. Но даже в этом случае не исключена возможность, что она не изменит направления. Откуда ей знать, что проволочная стена неминуемо приведет через узкие воротца в садок, где загородка переходит в полукруг и заводит рыбу в угол, образованный прямой линией и дугой, как у половинки круглого пирога. Прямая линия и есть сетка, на которую вначале наткнулась рыба. Но теперь рыба оказалась по другую ее сторону. Безусловно, человек легко выбрался бы из ловушки, вспомнив о проходе, через который он туда попал. Даже слепой наверняка нащупал бы выход руками. Но рыба не способна думать, да и глаза у нее устроены иначе, чем у человека. Она будет плыть вдоль сетки, пока видит ее, не замечая, что в одном месте загородка прерывается, образуя пустоту. В этом и заключался секрет. Внутри большого садка помещался садок поменьше, устроенный по тому же принципу. Если он окажется наполненным, то нет нужды вынимать рыбу из большого садка, лучше оставить ее до следующего раза. Для той рыбы, что скопится во внутреннем садке, хватит одного большого сачка, если только не попадется рыба необычных размеров, которую надо бить острогой. По рассказам стариков, бывали случаи, когда не только маленький, но и большой садок заполнялись до отказа.
— Что с тобой? Почему ты не спишь? — шепотом спросила Моеата.
— Что? — вздрогнул Матаоа.
— Ты без конца ворочаешься и называешь разные породы рыб. Тебе снилось что-нибудь?
— Может, я говорил со сна…
— Спи!
Пропел петух. Матаоа надел маску для ныряния. Скоро встанет солнце. Он вошел в воду и поплыл вдоль загородки путем, мысленно уже пройденным сегодня ночью. Хотя под водой было довольно темно, он, еще не достигнув прохода, увидел снующих в садке рыб. В ловушку попался целый косяк иоио, косяк папай, стая татихи… Кроме того, Матаоа удалось разглядеть паихере, аамеа, тотару, тенту-тенгу, питику, омо-омо и множество других рыб более мелких пород.
Приближаясь ко входу во второй садок, Матаоа увидел уруу, отделившуюся от косяка иоио. Это была самая большая рыба уруа из всех виденных им. Он ухватился за сетку, так как быстрое течение относило его в сторону. Человек и гигантская рыба пристально смотрели друг на друга. Уруа отвела глаза от лица Матаоа и уставилась на его руки. Неожиданно она рванулась вперед, и Матаоа инстинктивно отпрянул от сетки. Ему вдруг пришла в голову мысль, что рыбу заманили в ловушку хитростью и нужно ее освободить. А разве других рыб не следовало отпустить? Ему стало жаль рыб и стыдно за себя.
Матаоа поплыл по течению и вышел из воды перед хижиной. Жанна готовила кофе. У соседей плакал ребенок. Солнце всходило. Матаоа снял маску и посмотрел на садок. С берега, сквозь прозрачную толщу воды, уже нельзя было отличить одну рыбу от другой — все они, в том числе и громадная уруа, слились в одну плотную синеватую массу. В конце концов это всего лишь добыча, попавшая в западню. Завтра туда попадут другие рыбы, послезавтра тоже, и так изо дня в день. Матаоа никогда не будет больше охотиться на них с острогой. Вдруг он понял, почему ему так грустно. Теперь не рыбы, а он сам внушал себе жалость. Матаоа больше не ныряльщик, а владелец садка! Он постарел!
Все больше людей, особенно стариков, открыто высказывали недовольство Матаоа. Они упрекали вождя (тут не обошлось без влияния Тао) в том, что он пренебрегает древними традициями туамотуанцев, навязывая людям Арутаки образ жизни попаа. Он и сам вступил на этот ложный путь и наживается, торгуя рыбой.
Подобные обвинения заставляли более разумных и терпимых людей на Арутаки лишь пожимать плечами, но даже они не знали, что сказать, когда речь заходила об установленной на атолле рации. Пока что эта радиостанция, существовавшая уже три месяца, приносила пользу лишь самому Матаоа да его компаньону Ах Сину. Неужели молодой Тетоэа прошел стаж радиста в Папеэте, а правительство израсходовало столько средств на покупку рации только для того, чтобы можно было сообщить на Таити, что садок Матаоа полон рыбой и шхуне пора прийти за ней?
Рыбий садок оказался очень выгодным предприятием. Матаоа уже поставил Ах Сину около восьми тысяч килограммов рыбы. Не успевал Матаоа к приходу судна опорожнить садок, как он снова был полон. Запасы рыбы казались неисчерпаемыми.
Матаоа чувствовал, что в его отношениях с людьми что-то изменилось, но видел причину в своем успешном сотрудничестве с Ах Сином. Это его скорее раздражало, чем огорчало. Он был первым, кто навел людей на мысль о постройке садков. Соорудив садок, принесший ему столько прибыли, он тем самым призвал остальных последовать его примеру. В чем, как не в этом, заключается роль вождя, ведущего к прогрессу? Вместо того, чтобы осуждать Матаоа, лучше бы все построили себе такие же садки. Почему не использовать до конца богатства, предлагаемые морем? Не век жить копрой и перламутровыми раковинами! К тому же Матаоа и Ах Син доставляли радость жителям Таити, снабжая их любимой пищей. Что касается радиостанции, то, конечно, построили ее не для того, чтобы Тетоэа день-деньской любовался ею, но кто мешает любому жителю Арутаки пользоваться ею?
И действительно, радиостанция оказалась необходимой для тяжелобольных, так как фельдшер Марии теперь мог получать по радио консультации от врача и, з Папеэте. Но даже и в этом отношении больше всего пользы она принесла Матаоа — вернее, одному из членов его семьи. Однако на этот раз никто не осуждал вождя, а наоборот, не было человека, который бы ему не сочувствовал.
Уже несколько месяцев Ириа, сын Матаоа, жаловался на боли в животе. Они начинались неожиданно и так же неожиданно прекращались. Его часто рвало. В ожидании, пока придет судно, чтобы отвезти Ириа в Папеэте, Марии предложил сделать ему курс уколов. Но после первого же укола Ириа отказался от услуг фельдшера: попасть в руки Марии еще никому не доставляло удовольствия. Помощник капитана с «Ваинианиоре» говорил, что действия фельдшера не имели даже отдаленного сходства с тем, чему того обучали на Таити. Вместо того чтобы вводить иглу быстрым и точным движением, как острогу, Марии сначала приставлял ее к коже, а потом надавливал. Прежде чем впрыснуть лекарство, фельдшер гнул или ломал не одну иголку.