— Как они тебя освободили, когда ты стоял в повестке?
— Предпочёл бы не вспоминать.
— От меня не скроешь, Тэфф. Слышала, они отымели тебя, как рабочую пчелу.
Атом не теряется.
— Я был молод, мне нужен был мёд.
— Признаю, они сладенькие. Готов?
— Рука перезаряжается в ядре, — говорит Атом, слегка смущённый. — Ты не будешь напрягаться, детка?
Мэдисон вытаскивает что-то из-под плаща — похоже на старую пудреницу. Временная бомба.
Глаза так близко посажены, что сливаются, как двойной желток — это Шив следует за Китти Стиклер сквозь дождь. Был момент, когда он потерял её перед выставкой манекенов, но лезвие его ножа трепещет в её сторону, подобно иголке компаса. Он жаждет успокоить копьё в её сердце.
— Я не как другие, — шепчет он. — Я вижу тебя всё время. — Она настоящая куколка, положи её горизонтально, и её глаза закроются. — Будешь ли ты рыдать настоящими слезами, Китти? — шипит он и переходит дорогу по направлению к ней.
Джед Хельмс нестройно молотит по клавиатуре чёрного пианино.
— Эй, Термидор, что я делаю? — Он увлечённо развивает тему. — Ну что? Что я делаю?
Термидор пристально смотрит назад.
— Изображаю рыбу-фугу, — вопит Хельмс. — А? Изображаю рыбу-фугу! — И он плещется смехом.
— На кой мне это надо? — говорит Термидор, поворачиваясь к Наде Неку. — На кой мне в жизни нужна пианисторыба?
— Вы имели в виду „рыбу-пианистку”, босс.
— Нек, я уважаю тебя как мужчину, но как убийца ты от меня ускользаешь. Что случилось с кармой оружия? Я стану голым скелетом раньше, чем поставлю свою жизнь на огонь-по-проводам. Что с тобой и прочими софтострелками, а? Слизняки с гаснущими искрами сознания? Что ещё у них есть — блоки стимпаков? Специальные пули для жертв с развевающимися волосами? Почему бы тебе не закупаться в Револьверной Хижине, как Карл Баноффи?
— Баноффи брюзга.
— Спроси брюзгу про причину и следствие, Нек, он тебя удивит. Я пошлю Карла за парнем с модальностью ЧД. Называй это слабостью. А сейчас я ухожу.
Баноффи тенью крадётся за Атомом по улице Струны к Валентайн. Сегодня он выбрал «Гарри Магнум» в правую и «Бульдог Спешиал» в левую — два орудия.44 калибра даже без распознающей рукояти, хотя он настроил отдачу на Гарри, чтобы его не вертело волчком, когда он палит с двух рук. У Баноффи на костяшках правой руки вытатуировано слово КОСТ, а на левой — ЯШКИ. Его мать верила, что хороший способ научить маленького Карла читать — налепить на всё ярлыки. На лбу у него написано ЛОБ, на шее — ШЕЯ и так далее. Даже его веки подписаны, хотя как он должен смотреть на эту надпись — тайна для многих. Баноффи объясняет людям, что сроду не способен ни читать, ни понимать их смех.
Он поставил свою ярость на службу группировке, но тайком боится, что эта ложная установка однажды перетянет его в болото неизбежных сожалений. Без во-одушевления он нацеливает «Магнум» и «Хартию» в спину Атому и замечает, что тот что-то бросил — вроде как пудреницу. Тротуар взрывается, как пуля в печенье.
Пудреница — мина с двухчасовой петлёй, которая гоняет жертву по кругу через одни и те же часы, раз за разом, до предустановленной точки выхода. До того как манипуляции со временем ушли в подполье, полиция разрабатывала мины как средство провокации; обнаружив, что тяжесть их деяний стирается вместе с собственно деяниями, даже тишайшие граждане вскоре взрывались в безрассудном неистовстве яростного насилия. Мины, установленной всего на дюжину циклов, вполне достаточно, и когда времени давали течь дальше, арестованный подозреваемый дико ржал в убеждении, что оно сейчас опять прыгнет назад.
Карл Баноффи, однако, сделал бодрую карьеру на этом насилии, каждый день выстреливая в пулях собственный вес. Когда он обнаруживает, что вновь сидит в Крепости и слушает приказ отправить сыщика в ящик, и когда через два часа он снова там же, и снова, и снова, он начинает взрываться.
— Босс, я уже порос бивнями, пытаясь убрать его, — всхлипывает он.
— Но я только что отдал тебе этот приказ, — хмурится Термидор. — У тебя все дома?
Карл решает пройтись по парку О’Хара и сидит на лавочке, разглядывая птичек, когда снова оказывается в Крепости и слушает приказ перфорировать Атома. Это происходит раз за разом. Иногда Карл забивает на Атома и идёт обедать в «Шустрый Маньяк». Иногда прикалывается над Термидором или хором повторяет за ним каждую фразу. Однажды он застрелил Термидора. Однажды даже застрелил Атома. В другой раз — прошёлся по Крепости и всех перебил. Тоска смертная. Однажды его застрелил Нада Нек, и после провала в пустоту он вновь сидит и слушает приказ Термидора убрать Атома.
Он начал ходить в кинотеатр на улице Музы — смотреть там конец и начало фильма «Зевота — Убийца Вампира», зная не только то, что будет дальше в фильме, но и в зале, и в окружающей области. После трёх сотен циклов он хорошо выучивает назначенные два часа, его больше не раздражает регулярный повтор момента приказа Термидора, — он просто встаёт и возвращается к делам. Он так и не увидел середину «Убийцы».
Но он может открыть книгу в любом месте, а рядом с Крепостью стоит «Библиотека на Улице Цепей». За следующие двести циклов он поглощает три книги, выходя из Крепости каждые два часа и отправляясь продолжать там, где его прервали. Одна — «Ударь Сержанта» Эдди Гаметы, в которой Гамета говорит о «беспечной неуязвимости, в которой нас убедили, и мы чувствовали себя детьми в противо-положность нашим точным воспоминаниям о времени». Другая — «Итоговая Диета», исследование степеней разложения трупа. Третья — «Стремительность Халявы» Леона Вордила, в которой протагонист — простая анатомия, движимая ужасом. «Дайте мне любое общее высказывание, — заключил Вордил, — и я усовершенствую его до безобразия». У этой темы оказались безумные параметры — это поглотило его воображение. Он смеялся, и сам не знал, почему.
— Я хочу, чтобы ты перфорировал Атома, — говорит Термидор в тысячный раз.
— Ты несчастный человек, босс, — я это вижу. Ты когда-нибудь просто сидел со своей женщиной и смотрел на дерево?
— Что? Что ты мне сказал?
— Ужас вселенной отслаивается, как эмаль с картошкопушки, ты в курсе? Безмерность менее позорна, чем увольнение.
— Нада Нек, дай мне пистолет. Быстро. Баноффи ушёл в порт общаться с приливными
медузами, когда бомба прекратила действовать. Её установили на две тысячи циклов. Он провёл во временной петле полгода.
Он смеялся, поражаясь своей способности покинуть город. Он написал книгу. Её не приняли, его ярость перенаправилась, и он стал сам себе голова. Через год после его освобождения из временной петли двадцать издательств по всей Америке разлетелись вдребезги.
8 — Оперение лошади
Атом входит в Крепость с цветами и пакетом муравьев. Его вводят в мраморный холл, где Термидор обедает на дальнем, дальнем конце стола. Одноразовые лакеи стоят у стены.
— Мистер Атом. Добро пожаловать в мою жизнь. Нада Нек, поставь цветы в воду. Муравьёв брось в печь. Минитмен, возьми и продай плащ мистера Атома. И проверь его на изъяны.
Минитмен снимает плащ с Атома и обшлёпывает его.
— Он безупречен, мистер Термидор.
— Я навёл о тебе справки, сыщик, — сказал Термидор, когда Минитмен вышел. — Слыхал, у тебя такой лясомёт, что очарованные кошечки выпрыгивают из пижам. Ты умник, Атом, по тебе сразу видно. — Бряцанье ножа и вилки раздается эхом по тихому в остальном помещению. Термидор не поднимал взгляд с тех нор, как Атом вошёл. Теперь он останавливается.
— Это что, помидор? Клоуны. На кой мне в жизни сдались помидоры? — Он хватает помидор и размахивает им. — Кто сунул гадский помидор в мою жизнь? Глушак, приведи сюда повара.
Тарелка скрипит, как мел, когда Термидор отталкивает её. Он задумчиво разглядывает помидор.
— Ты уже стягивал штаны над тёмным зеркалом кропи?
— В этой жизни — нет.
— Лови мысль. — Он смотрит на Атома. — Знаешь, дети пошли избалованные — сейчас можно игнорировать огромную массу мнений. Преданность — настоящая, как в книжках, преданность — редка, как белое золото. Гарри Фиаско — ладно. Но Карл Баноффи, Карл, я знаю, он отличный парень; и едва я начал объявлять своё требование убрать тебя, как он без единого слова встал и ушёл, словно знал, что у меня на душе. Я бы имел побольше таких, как он, в моей жизни. Что ты с ним сделал?