«Ччерт! — подумал он, — тара-тара-тири, пока что все идет прекрасно. Только бы мои ребята долетели до Союза. Тогда, дорогой Де Же (так он мысленно называл себя самого), твоя задача будет выполнена. А теперь, — и он весело посмотрел на чемоданчик и на бинокль, — теперь пошалим, пустим погоню по чужим следам. Придется мне, черти меня забери, стать приманкой для этих охотников».
И, громко затянув «тара-тара-тири-тири», он двинулся вперед.
А в это время в нескольких шагах от него шло заседание Кабинета. Шли споры, злобные и нервные. По одну сторону стола сидел побледневший сквозь загар Самилла и мрачно разглядывал какие-то завитушки ковра. Маленькими плоскими ушами дегенерата он слушал вопли То-Ки-хо.
— Вы, — кричал ему То-Кихо, — вы не оправдали наших надежд, вы были слишком медлительны! Откуда взялся в громкоговорителях этот ужасный мотив? Почему при осмотре не была обнаружена непредусмотренная церемониалом настройка радио? Почему, наконец, вы не позаботились своевременно записать голоса всех присутствовавших во время казни? У вас при полиции есть физиологический институт, который расшифровывает преступника по голосу.
— И куда, — медленно, но веско перебил Вивич, — подевалась московская пленница, владевшая тайной аппарата для разрушения атомов? Можно ли доверять вашим тюремным запорам?
Самилла повесил голову.
— И кто, — снова завелся То-Кихо, — кто осмелился из-под нашего носа, из-под длинного и глупого носа Правительства Штатов, господа министры, — обратился он к окружающим, — вывезти этого осужденного на смерть коммуниста?
— О, — глухо сказал Самилла, — я узнал ее. Это была она, наша пленница.
— Да-а, — почти весело протянул О’Ирн и вздохнул. — Дело, джентльмены, принимает забавный оборот. Коммунисты поют свои любимые песни, коммунисты отказываются превращаться в газ вместе со сталью (кстати, дорогой Вивич, почему вы предварительно не испытали ваш аппарат на каком-нибудь кролике? Может, тогда бы нас не оставили в дураках?). Коммунисты бегут из тюрем и улетают на аэропланах. Не хватало еще, чтобы у нас в Кабинете появились грозные члены этой таинственной организации. А?
— Что ж, это возможно, — сказал чей-то незнакомый, насмешливый, звонкий голос — и все вздрогнули и обернулись.
В дверях, взломанных без всякого шума, стоял высокий, широкоплечий мужчина в странном белом балахоне, с чемоданом и электрическим паяльником в руках, глядя на всех честными голубыми глазами.
Разгневанный То-Кихо беспомощно посмотрел на чистый и пустой сигнальный экран.
— Ну? — сказал Журавлев, — действие продолжается, господа министры. Вот вам и коммунист.
В комнате будто подняли невидимый занавес, и все присутствующие инстинктивно, как перед огромным черным зрительным залом, подтянулись и изменили позы. То-Кихо гибко и быстро протянул желтый палец к кнопке звонка, Форд резко поднялся, Самилла, повеселев, поднял голову, О’Ирн небрежной, но дрожащей рукой поднес к глазу монокль, Вивич спокойно полез в карман. И в тишине было слышно, как щелкнул курок.
— Я — Журавлев, — сказал мужчина и снова будто повернул выключатель: вся картина показалась освещенной новым и внезапным, изменившим ее светом.
— Вы? — воскликнул Бандиера и радостно шагнул вперед.
— Ну, — сердито и непонимающе сказал То-Кихо.
Железные желваки снова выступили на ожившем лице Вивича.
О’Ирн выпустил из пальцев монокль и встал.
Все зашевелились, задвигались в своих креслах, повернув головы и нетерпеливо наклонившись вперед.
Журавлев отошел ближе к стене и продолжал:
— Да, я — Журавлев, изобретатель средства, которое в тысячу раз увеличивает мощь техники и в кратчайшие сроки изменит лик Земли.
— Неужели вы, — чуть ли не молитвенно воскликнул Бандиера, — сумели изобрести?..
— Да, — важно произнес Журавлев, — я, господа министры, изобрел способ не только расщеплять атом, но и накоплять значительную энергию, возникающую в результате расщепления.
— Это — переворот! — безумным голосом закричал Бандиера и вскочил на стол. — Это новая эпоха!..
— И вот теперь я пришел сюда, чтобы…
Молчание стало напряженным, как готовая лопнуть струна.
— …чтобы предложить вам не проливать лишней крови и сдаться.
То-Кихо засмеялся и стукнул кулаком по столу, но Журавлев продолжал, словно не заметив:
— Я знаю, глупо требовать от волков, чтобы они не кусались, когда их хватают звероловы, но я пришел предупредить вас.