Двери открыты. В коридоре видны смутные очертания летных устройств. К ним и побежала Людмила. Но перед выходом в коридор с потолка, негромко звеня, спустилась металлическая штора и отрезала путь, а где-то сбоку раздался смешок.
Людмила нетерпеливо повернула голову. На небольшом балкончике у верхнего края стены стояли То-Кихо и Вивич.
— Ну, как дела? — улыбаясь, спросил То-Кихо.
— Так себе, — ответила Людмила и показала на лежавшего на полу Самиллу. — Вот вам пункт второй комсомольского воспитания. Нравится?
То-Кихо не ответил, но его очки будто скривились от быстрой гримасы. В это время дверь снова открылась, и вошли трое молодых людей в черной гражданской одежде. Это были полицейские, которых вызвал Вивич.
Когда через несколько минут Людмила под присмотром этих молодцов вылетела на аэроплане из здания правительства, ночь уже таяла. Сырой, теплый, серый рассвет быстро вставал над землей, готовясь уступить место блистающему субтропическому дню. Внизу покачивались кроны деревьев. Под ними прятали кубические головы большие светло-серые дома, а дальше необъятной, слегка припухшей скатертью голубел океан.
Людмила от восторга широко раскрыла глаза и сразу же надолго их закрыла. И вот уже под четкий стук мотора ей снова снятся дорогие московские улицы.
ГЛАВА ПЯТАЯ, в которой на сцене появляется пушка
Но что делали тем временем три путешественника, оставленные нами в хрупкой гондоле воздушного шара?
Нельзя сказать, что присутствие профессора было приятно его спутникам. Однако профессор не горевал и во второй раз порывался поведать Борису длинную историю о том, как 25 лет назад, во время войны, он — армейский офицер — попал в плен к немцам. Он пересыпал рассказ смехом и цитировал грубые команды немецкого фельдфебеля. Но историю ему никак не удавалось закончить, потому что пассажирам приходилось одновременно выполнять обязанности экипажа.
Управление воздушным шаром — работа сложная. Как много лет назад опытный капитан парусника мог направлять его по своему желанию, так и теперь различные искусственные выступы шара, всевозможные подвесные крылья и паруса, казавшиеся огромными ушами на продолговатой физиономии и, особенно, собственные пропеллеры помогали Дмитрию Феоктистовичу переводить шар из одного воздушного течения в другое. Нужно было только, не отвлекаясь, сидеть над компасом и карманной картой воздушных течений и отдавать команде различные приказы.
Борис охотно и прилежно натягивал веревки, подкручивал пропеллеры, клеил запасные паруса и даже вел дневник полета. Зато профессор, этот долговязый, пожилой человек, оказался нерадивым служакой, и Журавлев шепотом поручил Борису следить за всеми его действиями. Это было особенно важно в те минуты, когда профессор решал сменить веселую жизнь бездельника и паразита на задумчивость и пробовал остаться в одиночестве, то есть отвернуться от спутников. Тогда он извлекал из пухлого бокового кармана карту воздушных течений, посматривал на компас — очевидно, пытался определить, куда летит шар.
Шар гнало воздушными путями, что скорее походили на старинные русские дороги с выбоинами и прочими неожиданностями, чем на современные блестящие полосы асфальта, которые в разных направлениях опоясывали весь земной шар. Воздушные ямы, смена течений, густые облака, в которых было сыро и хотелось чихать, — все это уже достаточно приелось.
Внизу виднелось пустынное Черное море. Эта широкая природная граница между советской и капиталистической сушей была ныне одним из самых опасных мест на Земле. Как стаи собак на цепи, носились вокруг своих якорей мины, не пропуская в страну капитализма ничего, что могло поставить под угрозу и без того неопределенное существование кучки финансовых и промышленных царьков.
Но вот Борис вскрикнул. Пристально изучая с гондолы живую, а не книжную географию границ Советского Союза, он заметил — пока еще очень далеко — еле видное плоское судно без труб, шедшее очень быстро.
Очевидно, это было уже судно Штатов — моторный миноносец пограничной стражи.
Дмитрий Феоктистович быстро взглянул на высотомер, что-то занес в записную книжку и сказал:
— От нас до судна сорок километров. Нужно поскорее подниматься в облака. Ну, Борис, приготовься выбрасывать лишнее.
— Почему сорок километров? — спросил Борис.
— Очень просто — мы в центре горизонта, мы его видим, под нами слегка шарообразная, проще же — горизонтальная поверхность. Высота, на которой мы находимся, — три километра. Построй фигуру и вычисли. Ну, да нам не до того, тетка твоя подкурятина, — буркнул он. — Открывай чемодан! Что там?