КАЗНЬ
КАЗНЬ
КАЗНЬ
КАЗНЬ
КАЗНЬ
КАЗНЬ
Надпись занимала уже полнеба.
СЕГОДНЯ ВСЕ УВИДЯТ КАЗНЬ ПРЕДВОДИТЕЛЯ МАДАГАСКАРСКИХ НЕГРОВ-КОММУНИСТОВ — ЗОРЕ. СМОТРИТЕ СЮДА.
И на невидимый экран брызнул, как букет цветов, сноп разноцветного света. В громкоговорителях послышался шум толпы, шарканье шагов, дыхание, прибой шепота, гомон. Это — за десять тысяч верст от Рима — в Новой Зеландии — дышала, жила и сгорала от нетерпения толпа зрителей казни, переливаясь на экране яркими красками тропического дня.
Бориса сжали с двух сторон. Римские граждане так же жаждали кровавого зрелища, как и их новозеландские собратья. Толпа сжималась все теснее.
— Господи боже мой, — сказал совсем рядом чей-то наивный сочувственный голос и Борис, обернувшись, увидел пожилую женщину, которая стояла, сложив руки на животе и приоткрыв рот, и смотрела на картину, что разворачивалась перед ней.
Борис вспомнил: это Джиованна — скромная прислуга таинственного министерского дома.
ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ, где громкоговоритель проговаривается
— ШАПКИ ДОЛОЙ!
Громкоговорители вдруг загремели. И толпа, в которой стоял Борис, как сотни и тысячи толп на всем капиталистическом континенте, сняла головные уборы. Сотни миллионов людей вынуждены были чествовать таким образом свое правительство, появившееся на экране. Борис не сразу поднял руку к кепке, и кто-то ткнул его в бок. Это оказался Антонио, который повел глазами на нескольких человек в наглухо застегнутых черных рубашках, стоявших рядом.
— ИДЕТ ПРАВИТЕЛЬСТВО ШТАТОВ! — сотнями глоток пропело радио, и кучка людей на экране быстро приблизилась к трибуне.
Впереди шел маленький То-Кихо рядом с высоким худощавым стариком, Генри Фордом. Толстый О’Ирн — министр финансов — переваливался следом на огромных слоновьих ногах. Он определенно скучал. Рядом с ним шел стройный, нервный Бандиера. Римская толпа встретила его аплодисментами. За ними шли еще несколько человек. Позади всех, внимательно оглядываясь вокруг, шел Вивич; одну руку он засунул в карман, в другой нес небольшой чемоданчик. Его бледное, желчное лицо было неподвижно, как каменная маска.
— ИДУТ ЧЛЕНЫ ПАРЛАМЕНТА МИРА! — известили радио-лакеи. На расположенных амфитеатром скамейках трибуны, негромко переговариваясь, занимали места выдающиеся представители банков, концернов, торговых фирм, а также некоторые знаменитые спортсмены, охотники, актеры, писатели, ученые…
— Интересное зрелище? — спросил один из депутатов, и этот личный вопрос, адресованный соседу, разлетелся по всему миру.
— Да, — ответил собеседник. — Вы заметили, как молчалив Вивич? Он готовит что-то необычайное…
— Где собираетесь отдыхать? — спросил третий.
И миллионы людей на половине земного шара внимательно и робко выслушивали мелкие замечания, которыми четвертый, пятый, десятый депутаты обменивались на глазах всей планеты на удобных скамейках веллингтонского амфитеатра.
— ИДЕТ ИСПОЛНИТЕЛЬ КАЗНИ! — закричали трубы. И римские толпы, и толпа в Новой Зеландии зашевелились, вытягивая шеи.
Но когда невысокий, изысканно одетый человек, уже десять лет исполнявший обязанности палача, начал важно и в то же время легко спускаться по лестнице на громадную площадь, неожиданно раздался голос Вивича:
— Назад! — сказал он сухо, но так, что услышали все. — Назад! Казнь будет выполнена механически.
— МЕХАНИЧЕСКАЯ КАЗНЬ! МЕХАНИЧЕСКАЯ КАЗНЬ! — подхватили громкоговорители, взвыв, как пароходные сирены в тумане, и палач, сделав равнодушное лицо, послушно отошел в сторону. Ему уступили место.
— Граждане Штатов, — продолжал Вивич деревянным голосом. — Сейчас сюда приведут того, кто хотел нарушить спокойствие и отнять вашу собственность.
— ИДЕТ ПРЕСТУПНИК, — заголосили услужливые глотки, и во внезапно наступившей тишине послышался ровный глухой лязг цепей.
— Товарищи, — сказал спокойный, сильный голос, и толпы по всему миру увидели бритую, большую, темно-рыжеватую голову осужденного. Он медленно, но уверенно шел по металлическому помосту от угла площади, окруженный десятком полицейских.
— Товарищи, — сказал он, и толпа вздрогнула — столько силы и упорства было в голосе этого человека, идущего на смерть. Но тут же со всех сторон раздался оглушительный и неудержимый смех:
— ХА-ХА-ХА-ХА-ХИ-ХИ-ХА-ХА!
Хохот рос, раскатывался, доходил до визга, переходил в рев и снова взрывался, как бочка сельтерской воды, с грохотом и шипением:
— ХА-ХА-ХА!