— Товарищи, — сказал Журавлев, — я надеюсь, я убежден, что на этот раз ослабевшее войско Кабинета не сумеет задушить восстание и вскоре весь мир сможет радостно запрячь атомы на огромную работу по переработке всей нашей жизни!
Тут Журавлев вдруг обернулся и посмотрел на председателя собрания.
— Скажите, — обратился он к председателю, — вы приготовили демонстрацию получения энергии?
— Да, — вежливо ответил тот и показал на большую темную коробку в глубине сцены, от которой шел провод к столу.
— Станции прекратят работу?
— Три четверти всех московских и окружных будут отключены.
— Изоляция проверена?
— Да.
— Железные стружки?
— Есть.
— Хорошо, — сказал Журавлев, обращаясь к притихшим зрителей. — Прекрасно. Сейчас из этого мелкого кусочка железа, — он поднял железную крошку, — мы за минуту добудем столько энергии, что она сможет двигать московские заводы, освещать, согревать и выполнять всю работу всех московских электростанций.
Зрители еще не успели осознать всей грандиозности этой цифры, как Журавлев уже стоял у изоляционной коробки, поворачивая кольцо.
— Трррррррррр, — зазвонил в тишине телефон. Председатель подошел к трубке.
— Что? МОГЭС? Отключили?..
Он оторвался от трубки и посмотрел на Журавлева преданными глазами.
— Дмитрий Феоктистович, машины МОГЭС отключены.
В это время затрещал еще один телефон, и еще…
— Шатурка?
— РЭТ?
— Станция электрической железной дороги?
Ряд станций был отключен, но свет горел, трамвай пел свою монотонную песенку, заводы работали.
И тогда в сосредоточенной аудитории Политехнического музея зазвучали новые слова, сказанные необычным, взволнованным, мягким, пробиравшим до самого сердца своей дрожью голосом:
— Дорогие товарищи!
Это говорил Журавлев:
— Дорогие товарищи! Я не умею говорить разные высокие слова. Я значительно лучше умею ругаться. Но в эти минуты мне хочется вслух помечтать перед моими товарищами по социализму о том, о чем я мечтал долгие годы и что теперь в недалеком будущем станет явью.
Так вот, я приготовил серию лозунгов, которые выражают мои мечты. Название серии — «Атом в упряжке».
И, склонившись над своим чемоданчиком, Журавлев достал пачку стеклянных пластинок, подошел к стоявшему сбоку проекционному фонарю и вставил в него одну из пластинок. На экране появились огромные буквы:
ДА ЗДРАВСТВУЕТ ДВУХЧАСОВОЙ РАБОЧИЙ ДЕНЬ!
Раздались возгласы, кое-где послышался смешок, но Журавлев не повернул головы.
АТОМ ДАЕТ ЭНЕРГИЮ, МАШИНА РАБОТАЕТ.
— А люди? — закричал кто-то почти злорадно.
ЧЕЛОВЕКУ ОСТАНЕТСЯ ТВОРЧЕСТВО.
— появилась на экране надпись и сразу же сменилась новым лозунгом:
ЧЕРЕЗ ПЯТЬ ЛЕТ ЛЮДИ СДАДУТ ДВЕ ТРЕТИ СВОЕЙ РАБОТЫ МАШИНЕ.
Кто-то тихо присвистнул, но свист сразу же заглушила буря аплодисментов.
ДА ЗДРАВСТВУЕТ СССРТ.
— Что это такое?
— Союз Советских Социалистических Республик Творчества.
И вслед за этим, не давая опомниться, световыми выстрелами закричали новые и новые слова:
СОЗДАДИМ ОБЩЕСТВО МЕЖПЛАНЕТНОГО СООБЩЕНИЯ.
ВСЕОБЩЕЕ ХУДОЖЕСТВЕННОЕ ОБУЧЕНИЕ.
ЗАСАДИМ БАНАНАМИ СЕВЕРНЫЙ ПОЛЮС.
УДАРНАЯ ЗАДАЧА — УБИТЬ ТУБЕРКУЛЕЗ.
ИНСТИТУТ ИЗУЧЕНИЯ СЧАСТЬЯ.
ФУТБОЛ НА ЛУНЕ.
ХОЗЯЙСТВЕННАЯ ОРГАНИЗАЦИЯ ПО ВОПРОСУ ПОСЕВА КОРМОВОЙ СВЕКЛЫ НА МАРСЕ.
ИЗМЕНИМ ХАРАКТЕР ЧЕЛОВЕКА.
УЗНАЕМ ТАЙНЫ ВЕЩЕСТВА И ЖИЗНИ.
ДОЛОЙ СКУКУ! ДОЛОЙ СКУКУ!
Но тут Журавлев остановился и удивленно поднял глаза. Рядом стоял и ласково смотрел на него известный на весь мир человек с большим тонким лицом, колючими лукавыми усами и бородкой и внимательным, слегка изогнутым, длинным носом.
— Что, товарищ Чичерин? — спросил Журавлев и уважительно, но просто подал руку.
— Новости, важные новости, хорошие новости, — сказал Чичерин и взошел на трибуну. — Товарищи! — воскликнул он и остановился. Зал замер. — В нашем комиссариате у смены радистов есть почетная и ответственная обязанность. Они… они слушают джаз-банд, которым во все стороны ощетинился капиталистический мир. Но сегодня эта блокада прорвана, сегодня мы услышали из-за стен рушащегося фашистского лагеря голоса наших союзников. Полчаса назад сквозь джаз-банд прорвалась славная песня пролетариата — «Интернационал».