Но Прайс, кажется, и не слышал, что ему говорили.
— Скажите откровенно,- обратился он к ученому,- что вы думаете насчет теории Крауса?
— Я уверен, что, к счастью, теория Крауса — авантюра,- ответил Старк резко.- Пытаться добиваться расщепления атомного ядра в естественных условиях,- это же фантазия и блеф. Краус напоминает мне древних алхимиков, трудившихся над изготовлением золота.
— Ну,- усмехнулся Прайс,- как вы знаете, в принципе алхимики были правы. Теперь, когда мы научились превращать элементы, мы умеем изготовлять и золото.
— Да, теперь,- согласился профессор, сделав ударение на последнем слове.
— Я исхожу из того, что, как правило всякая теория, особенно такая дерзкая, как та, что выдвинул Краус, сначала кажется вздорной,- заметил Прайс.- Так вы, стало быть, не хотите работать со мной именно потому, что боитесь зря потерять время?
Старк почувствовал, как в нем поднимается гнев.
— Терять время на всякие антинаучные фантазии у меня действительно нет никакого желания, терять же время на попытку осуществить не только бредовые, но и чудовищные по своему замыслу теории я считаю для себя принципиально неприемлемым, — с прежней резкостью пояснил он.
— Политика вас не касается,- быстро перебил его Прайс.- Я предлагаю вам выгодные условия, даю вам лабораторию, подобной которой в США не имеет ни один ученый. Я прошу вас только об одном — думать не о политике, а о науке. Что же вам еще нужно?
Старк с изумлением посмотрел на Прайса: на этот раз даже он, привыкший ко всему, удивился.
— Мне ничего не надо,- стараясь сохранить самообладание, ответил он.- Я не могу принять ваше предложение, мистер Прайс.
На физиономии Прайса появились красные пятна.
— Черт возьми! Вы загнали меня в тупик,- закричал он со странным, не подходящим к случаю весельем.- Говорите же, какие ваши условия. Я заранее на все согласен.
Старк не мог понять, почему его доводы не доходят до сознания Прайса.
— Я не буду трудиться над осуществлением ваших планов вовсе не потому, что меня не устраивает жалованье, мистер Прайс,- холодно пояснил он. — Я не хочу заниматься сомнительными делами.
— Вы… вы…- Прайс в бешенстве вскочил на ноги. Старк не смутился.
— Ваши замыслы грозят миру войной,- сказал он.
— Если я буду вынужден действовать, то это будет лишь превентивная война!…- вскричал Прайс.
— То, что вы замышляете,- не война, а убийство, массовое убийство мирных людей,- сурово прервал его ученый.- И я не хочу быть соучастником ваших преступлений. Войну же правомочны объявлять только правительство и конгресс.
Прайс расхохотался.
— Пусть этот вопрос вас не беспокоит,- произнес он сквозь смех.
Старк отлично понял значение этого презрительного смеха: Прайс всерьез думал, что Америка — это он.
— Я не знаю, выйдет ли что-либо из ваших планов, но совесть ученого не позволяет мне отдавать свои знания и опыт делу истребления людей.
— Черт возьми! — сердился Прайс. — Можно подумать, что до сих пор вы занимались изготовлением кукол, а не атомных бомб в Лос-Аламосе! Разве это я, а не вы убили сотни тысяч японцев в Хиросиме и Нагасаки?
Теперь настал черед Старка в гневе подняться с места.
— Их убил Трумэн и его советники! — вскричал он.- Мы, ученые, были против истребления людей с помощью атомной бомбы…
— Против! — презрительно перебил его Прайс.- Разве вы изготовляли атомные бомбы для того, чтобы они лежали без действия? Разве не ради изготовления вами атомной бомбы мы тогда затратили огромные деньги на постройку атомных заводов в Хенфорде и Окридже? Тогда вы работали…
Старк провел рукой по лбу.
— Тогда нас уверяли, что атомная бомба нужна для победы над фашизмом,- перебил он Прайса.- Нас уверяли, что если мы не создадим атомную бомбу раньше, чем ее создаст Гитлер, то Америке и нашим европейским союзникам будет плохо. Поэтому мы и работали изо всех сил. Но нас подло обманули! И больше работать на войну я не желаю, с меня довольно.
Прайс пристально посмотрел на него.
— Тогда вы помогали нам в борьбе против Гитлера, против, фашизма, сейчас я прошу вас помочь нам в борьбе против коммунизма, не менее, а, может быть, более опасного для нас врага.- Он говорил размеренно и почти спокойно.- И я не понимаю, почему же теперь вы отказываетесь…