Дагер не успел опомниться, а Атомный уже перемахнул через стол. Раздался резкий звук удара, комиссар отлетел к тумбе, на которой стояла подставка с ножами. Ранди не собирался давать ему и шанса, но даже он невольно помедлил, когда Дагер выхватил тесак. Это был настоящий сюрприз. Приятный. Комиссар, наконец, принял правила нашей игры. Он понял, что переубедить нас можно только с позиции силы, и решил пообщаться на понятном нам языке. Конечно, для этого надо было как-то уравновесить силы, хотя едва нож ему в этом помог.
Может, в восемнадцать лет Гарри и выглядел героем, способным свернуть горы, но теперь он был лишь изрядно набравшимся клерком из департамента. На него не поставил бы даже лучший друг. Этот поединок продолжался дольше минуты лишь потому, что так решил его противник. Атомному нравилось дразнить противника, демонстрируя его абсолютную беспомощность. Показательное выступление специально для меня. С руганью, кровью и болью, как и положено, когда речь заходит о мести. Так мы поступили с Хизелем и Митчем, прежде чем убить, и с Дагером должны были тоже, потому что он сам поставил себя в один ряд с этими двумя. Но как бы мне ни хотелось в это верить, он им не уподобился. Хотя бы в одном: чтобы заставить его страдать, нам даже не нужно было до него дотрагиваться.
Я могла бы просто встать между ними, прекратить эту нелепую возню, обнять Ранди так, как он любит, и позволить ему делать со мной всё, что он захочет. С Мичем и Хизелем это бы не сработало, тогда как комиссар был бы от этого в ужасе.
Но, как я и сказала, мы не имели права превращать нашу любовь в инструмент для выполнения столь грязной работы. Это как если бы из лебединых перьев сделали метлу и убирали ей отхожие места.
Наверное, Ранди принял мою задумчивость за усталость. Я уже не следила за происходящим, боясь моргнуть, как это было в случае с Кенной или комендантом, поэтому Атомный быстро потерял интерес к драке. Выбив нож, он заломил Дагеру руку и прижал его грудью к столу. Тесак с лязгом отлетел к моим ногам, заставляя очнуться.
— Видел бы ты себя со стороны. — Я нагнулась за ножом. — Ты даже о себе позаботиться не в состоянии. Как же ты планировал опекать меня? — Под подошвами хрустели осколки. Приблизившись к столу, я наклонилась над Дагером. — С этим еле-еле справляется Атомный, представляешь, каково пришлось бы тебе?
— Я спас вас! — прошипел комиссар, морщась от боли. — Это был я!
— И не похоже, что ты от этого в восторге. Иначе бы зачем тебе понадобилась эта штука? Что ты собирался делать, схватив её?
— Я спас тебя! — повторял Дагер, и нужно было отдать должное его смелости. Не каждый смог бы гнуть свою линию, когда перед лицом маячит нож. — И до сих пор это делаю! Я, а не один из твоих братьев!
Казалось, он не просто настаивал на своём, а заявлял на меня права.
— С этим не поспоришь. — Я проверила пальцем остроту лезвия. — Вот только объясни… Если ты спас меня — самую незначительную часть нашей семьи, почему ты не спас нашу мать? Почему не забрал её оттуда? Не ворвался в последний момент? Почему позволил сделать это с ней? Знать об этом, вспоминать это… намного хуже, чем тонуть в реке или сидеть в одиночке. — Дагер взвыл по-звериному, скобля свободной рукой стол, как когтями. — Конечно, теперь это уже не важно. Я не в праве что-то у тебя требовать. Но ты тоже, пожалуйста, не требуй понимания и прощения, это звучит неискренне от человека, чьё тело сохранило в этой войне свой первоначальный вид. Понимаешь, о чём я говорю?
Комиссар, конечно, не понимал. В отличие от Ранди. Стоило нам переглянуться, он прижал левую руку Дагера к столу, обездвиживая мужчину собственным весом.
Атомный был в восторге от происходящего, хотя уже и не верил, что после драки его может ждать что-то поинтереснее.
— Некогда те, кто был призван охранять представителей чистой крови, за малейшие проступки отрезали себе фаланги пальцев. Называя себя нашим защитником, ты помнил об этом? Или ты готов принимать только почести, пренебрегая ответственностью?
— Это уже не смешно, чёрт возьми!
— Смешно и не было. Или, по-твоему, изнасилование моей матери отличная тема для шуток? — Лезвие скользило по его побелевшим от напряжения пальцам, длинным и красивым, как у музыканта. Не солдата. — Ты, конечно, можешь сказать, что эта традиция себя давно изжила…
— Традиция?! Она не имеет ко мне никакого отношения! — надрывался Дагер. — Я — обычный человек, который всегда делал всё от него возможное! Касалось ли это Свена, тебя или вашей матери! Так в чём я виноват? В том, что был слаб? В том, что я слишком часто ошибался? Или в том, что оказался первым, кого… А-а-а!