— Вот. — Я сложила косынку в полоску и затянула узел у Ранди на затылке, завязав ему глаза. — Не вздумай снимать.
Он пробормотал что-то тихо, с приглушенным недовольством.
— Что?
Это было для него пыткой, но тогда я даже не догадывалась о том, как сильно тайнотворцы полагаются на зрение. С абсолютной темнотой они незнакомы. Природа одарила их зрением ночных хищников, сделав практически неуязвимыми. И оставаться теперь в окружении врагов (пусть и раненых) фактически слепым Ранди хотел меньше всего.
— Не вздумай снимать, — повторила я, подтягиваясь к его лицу и почти невесомо касаясь губами его щеки. Персональное лекарство.
Теперь я не сомневалась, что завтра он проснётся здоровым.
9 глава
На следующий день всё изменилось и едва ли в лучшую сторону. На войне ведь это запрещено: мечтать, строить планы. Хотя мы часто этим грешили.
Меня разбудил шум и мучительное чувство голода. Я проспала обед. Санитарки, пожалев меня, не стали будить. Наверное, в их глазах мы — дети, нашедшие друг друга — выглядели невероятно трогательно. Островок умиротворения в океане боли и страха. Нас боялись тревожить.
И тут вдруг сдавленный крик:
— Ой, девочки! Прячьтесь! Сюда идут.
Началась паника, и меня буквально сдуло с кровати. А Ранди спал, как всегда идеально изображая мёртвого. Неподвижный, бездыханный и холодный. Казалось, сними с его лица повязку и увидишь открытые глаза, направленные к потолку. И я не сняла…
Так и пошла с непокрытой головой, беспокойно оглядываясь. Все вокруг были такие же, как я — ничего не понимающие. Пытались вытрясти правду из той женщины, но она лишь заикалась и указывала на двери.
— Наши их колонну снабжения разбомбили, — догадалась одна. — Ни сигарет у них, ни выпивки. Они там уже на стену лезут…
Она не успела договорить, а каратели уже стояли на пороге. Их было пятеро, но я видела только того, кто шёл впереди. Вот его-то я узнала тут же, хватило одного взгляда. Он не изменился, не похудел, не побледнел, не осунулся. Один из тех, кого война красит, — Вилле Таргитай.
Таргитай — единственный из того мерзейшего квартета, у кого я запомнила именно лицо. С остальными всё было сложнее: у кого татуировку, у кого щербатую улыбку-оскал, у кого розовый рубец, делящий подбородок надвое. А у этого именно лицо… словно печать в памяти. Может, потому что я смотрела на него в тот раз дольше, чем на остальных. Ведь именно Вилле выколачивал из Ранди дух прикладом.
Они ворвались в госпиталь с оружием наперевес. Кто не спрятался, они не виноваты. У всех пятерых одуревшие лица, бешеный взгляд. Мы смотрели именно в глаза, а не на автоматы. Автоматы ещё ничего…
— Ты тут главная? — Вилле ткнул оружием в живот Марте. Она, конечно, не была главной, зато самой смелой из нас. — Тащи сюда спирт! Наркоту! Пошевеливайся!
Крик разбудил многих раненых, но они не вмешивались, предпочитая молча наблюдать с кроватей, словно беспомощные младенцы из колыбелей. Мы тоже молчали. Только Марта пыталась объяснить, что, мол, у самих ничего нет. Раны бензином обрабатываем. Спирта — ни капли.
— Врёшь, сука! — Он ударил её прикладом, сбивая с ног. — Не держи меня за идиота! Поднимайся живо, пока я вас здесь всех не перестрелял! Неси! Я жду!
Ор, вопли, причитания. И с чего Ранди решил, что здесь безопаснее?
— Похоже, вам нужно показательное выступление, — рассудил Вилле и выхватил из толпы женщин ребёнка. Меня. — Сейчас вышибу мозги этому вашему выродку! Тогда до вас дойдёт?
Мечтающий только лишь удовлетворить свою безумную жажду, он не видел дальше собственного носа. Зато его друг был более внимательным.
— Это ещё что такое? — Он отвесил мне пощёчину, но я ничего не почувствовала. — Гляди на меня! Да у неё же… Дваждырождённая, братцы!
Это был приговор. Теперь уже наличие наркотиков и спирта (или их отсутствие) не играло никакой роли.
Раньше меня не замечали. Каратели в госпиталь старались заходить пореже, особенно в связи с недавней эпидемией. А когда заходили, интересовали их не полумёртвые сопляки. Нет, детей не трогали.
А тут такая ситуация, и я без косынки.
— Ну всё, допрыгались, — прошипел Вилле. Его трясло даже больше, чем нас, и можно было подумать, что он боится сам себя. — Укрывательство. Братание с врагом. Теперь сдохните на законных обстоятельствах. Надо было по-хорошему. Но для начала… — Я сама не поняла, как оказалась на полу. — Покажу вам, на что годится ваша "элита". Смотрели на нас свысока, ублюдки…
Кто-то наступил мне на руки, распял на полу, пригвоздив каблуками мои незаживающие ладони, другой вытащил из-за голенища нож… Всё происходило словно и не со мной. Так же нереально, как и год назад. То, что Вилле в очередной раз добьётся своего, казалось нечестным, но закономерным. Я просто отсрочила неизбежное.