Двое из расстрельной команды дёрнули его наверх и толкнули к стене, но ноги его не держали. Он упал раньше, чем раздалась автоматная очередь, поэтому его пришлось добивать из пистолета самому капитану Хейзу. Но перед этим Вилле срывающимся голосом попросил о том, чтобы ничего не говорили его отцу. А потом, словно в поисках сочувствующего лица, он посмотрел на нас, и я помахала ему рукой.
Спасибо, что сдох, как последняя собака, Вилле. Я тебя не забуду.
— Шевелитесь! Нашли спектакль, вашу мать. — Солдат столкнул нас с лестницы, но только когда сам досмотрел "спектакль" до конца.
Мы с Ранди держались за руки, чувствуя возбуждение друг друга. Два сердца, бьющихся в такт. Две спаянные ладони. "Мы", ставшее "я". Это было что-то необъяснимое! Мы стали в тот момент так близки… Никакие ритуалы, клятвы, кровь, секс не смогли бы сплотить людей так, как нас сплотило лицезрение этой жалкой смерти. Что-то неистовое, какой-то больной восторг распирал грудь.
Мы избежали смерти, а Вилле — нет. Когда мы вместе, мы бессмертны.
Такая любовь, такая ненависть! На несколько минут мы сошли с ума. А потом наваждение прошло: нас отконвоировали к месту проживания коменданта. Было что-то ироничное в том, что им оказался наш дом. Угрюмый, почерневший особняк с пустыми кое-где заколоченными глазницами окон.
Весь наш восторг как ветром сдуло. Внутри, возле сердца стало холодно и одиноко.
Я вспомнила, как нас выволокли отсюда, наставив автомат. Теперь, тыча им в спины, нас загоняют внутрь. А мне заходить совсем не хотелось… Ох, лучше бы особняк разбомбило, чем он бы теперь предательски принимал в своём чреве, взрастившем нас, наших врагов. Ранее гордый и благородный, теперь он напоминал осквернённую монахиню.
Здесь проживало местное самоуправление: комендант и его ближайшее окружение. А так же женщины, которые им прислуживали. Кроме того, внизу, в винном погребе, была устроена комната дознания, где комендант привечал подпольщиков и членов их семей.
В двух словах, здесь всё было переиначено. Стены, лестница, мебель не узнавали нас. Они как будто бы перешли на сторону врага и теперь норовили подставить подножку. Я, наверное, раз десять запнулась, оступилась и поскользнулась, прежде чем оказалась перед дверями отцовского кабинета.
Ох ты ж сукин сын…
Подполковник Хизель выбрал эту комнату случайно? Или же его заворожила особая энергетика, теснящаяся в этих стенах?
Бедный папочка, как хорошо, что ты не видишь этого.
Прежде чем открыть дверь, конвойный оглядел меня, заключив:
— Эти дуры безмозглые… им же сказали привести в порядок, а вместо этого… Да я ничего уродливее в жизни не встречал.
Дело в том, что женщины, перед которыми была поставлена такая задача, решили, что комендант позвал меня с той самой целью. Поговаривали, что Хизель за всё время так и не выбрал себе ППЖ — походно-полевую жену. Кого-то это вводило в недоумение, кого-то даже оскорбляло. Все женщины, прислуживающие в главном доме, были очень миловидными, поэтому безразличие подполковника удивляло даже его солдат.
"Верность какой-нибудь красотке, оставшейся на родине?" — гадали они: "или… специфические вкусы?"
И тут вдруг мы. Взглянув на меня, женщины истолковали внимание подполковника на свой лад, поэтому, как и приказано, отмыли и постарались принарядить. Раздобыли где-то летнее платьице в цветочек с коротким рукавчиком-фонариком, кружевные носочки, детские облезлые ботиночки. Они постарались на славу, и их вины нет в том, что я выглядела самым нелепейшем образом.
Всё, что отлично пряталось в одежде, которую нашли мне медсёстры, теперь выставлялось напоказ. Крайняя степень истощения, острые коленки и локти, чёрно-зелёные синяки на руках, оставленные иголками, изуродованные бесконечной стиркой руки.
В общем-то, нужно быть отпетым извращенцем, чтобы клюнуть на что-то подобное. А подполковник извращенцем не был. Кем угодно, но не извращенцем.
Мы зашли, солдат доложил и откланялся.
Я потёрла глаза: это место изменилось меньше всего, отчего я едва не назвала подполковника папой. Здесь было по-прежнему очень чисто и уютно. Всё та же мебель, стеллажи вдоль стен, только стол передвинут подальше от окон, нижняя часть которых заколочена досками: защита от снайперов.
Рача была огромна, но для меня она сузилась до одной единственной улицы, поэтому я мало себе представляла о движении сопротивления, в котором активно участвовали сотни стариков, женщин и детей. Как оказалось, они уже совершили несколько успешных покушений на ирдамских офицеров. И, наверняка, любой подпольщик мечтал оказаться сейчас на нашем месте. Они бы точно знали, что нужно делать в такой ситуации.