«Всякий раз, — горестно размышляет «специалист по русской морской мощи» капитан 1 ранга флота США Гарри Аллендорфер, — как вы заходите в иностранный порт и не можете сразу увидеть государственных флагов на мачтах стоящих там кораблей, выберите из них самые красивые, чистые и ухоженные. В девяти из десяти случаев вы не ошибетесь — это будут русские корабли».
Сергеев протянул вырезку члену Военного совета.
— Что же, — улыбнулся тот, — хоть признание это не от хорошей жизни, не согласиться с ним нельзя. Тем более что заставить «Тайм» быть объективным — для этого нужно по меньшей мере светопреставление.
Когда Сорокин открыл дверь, Витька, сопя, возился в прихожей с креплениями лыж.
— В сопки собрался? — Адмирал растирал закоченевшие даже в кожаных перчатках руки. — Оденься потеплее. Мороз — ужас. Градусов тридцать.
— На лыжах не холодно…
— Тебя поздравить можно.
— Да, папа… с сегодняшнего дня — каникулы. Последняя четверть осталась. А там — вольная птица.
— Ладно, вольная птица, давай обедать. — Он поцеловал вышедшую из кухни жену. — Покорми-ка нас, мать?
— Что же с вами делать! Не дать же вам умереть с голоду. Мойте руки…
— Приказано мыть руки, Витька! Слышишь?
— Слышу… Только у меня к тебе секретный разговор один.
— Случилось что?
— Нет. Но поговорить надо. Только после обеда… Один на один… Без матери.
— Ну что же. Один на один так один на один…
За обедом он украдкой разглядывал сына. Давно ли был пацан пацаном. А смотри — вытянулся, повзрослел. И уже — «серьезный разговор один на один». Сорокин улыбнулся.
— Ты чего? — Виктор исподлобья наблюдал за отцом.
— Ничего. Так. Вспомнилось разное… Ну что же, пойдем поговорим… У нас, мать, секретное совещание…
— Есть мне время ваши секреты слушать. Очень надо…
Они уселись в уставленном книгами и моделями лодок кабинете Сорокина, заговорщически подмигнув друг другу, плотно прикрыли дверь.
Витька помолчал, потом как выдавил из себя:
— Решил с тобой посоветоваться. Сегодня мы с ребятами думали, куда податься после школы. Как-никак осталось на размышление всего полгода. Нужно к этому готовиться. А потом — конкурсы в вузе возросли. А поступать абы поступать, сам знаешь, не хочется…
— А куда ты сам решил поступать? Ведь от этого многое зависит. Дело не в конкурсе. Даже если провалишься, можно год переждать, поработать. Потом сделать вторую попытку. В таком деле торопиться нельзя. Уцепишься за профессию, которую потом будешь ненавидеть, — всю жизнь себе искалечишь.
— Я твердо решил в военно-морское училище… Все-таки море — это романтика. Походы, корабли, неизвестные страны. «Где-то в дальнем, дальнем синем море бригантина поднимает паруса», — напел Витька. — Такое ни на что менять не хочется.
— Слушай. Вот в этом-то как раз и нужно серьезно разобраться. Какое «такое»? Бригантины, знаешь, только в песнях так романтичны. В жизни они другие. А потом, — отец улыбнулся, — помнишь, в другой песне: «Бригантины остались в стихах…» А жизнь — это не стихи.
— Пугаешь? Я не из пугливых.
— Зачем мне тебя пугать? Я о другом. Книжная романтика кончится на второй день службы. Море каждому дает как бы испытательный срок. Одни его выдерживают, для других корабельная «проза» начисто убивает все мечты о «бригантинах», «дальнем море» и иной далекой от реального океана сентиментальщине.
Стоять вахту, Витя, в жестокий мороз — совсем не легкое дело. И мыть палубу, и картошку чистить на камбузе, и медяшку драить, и месяцами не видеть берега, от чего, естественно, когда-нибудь ты это поймешь, семейные отношения совсем не упрощаются… Выматывающие душу шторма — они красивы только на картинах в музеях. Все это и многое другое, дорогой, и есть наша реальная жизнь. Кому такое придется по нраву, тот остается на море.
— Но моряки не только же медяшку драят и чистят картошку на камбузе. По-моему, ты нарочно сгущаешь краски.
— Нет, не сгущаю. Как и вообще в жизни, у моряков бывают праздники. Но не из праздников же состоят месяцы и годы. Хочешь не хочешь, надо ориентироваться на будни. А они весьма хлопотные, эти будни… Учти и другое обстоятельство. Любовь к морю измеряется теперь и в другой плоскости, иной меркой, чем раньше. Ты подумай, какую цепную реакцию независимо от твоего или моего желания дала революция на флоте?