Живу я в каюте на четыре человека с очень хорошими ребятами.
Мама, купи, пожалуйста, мне в магазине технической книги на Литейном (угол Невского) книги: «Физика и расчет ядерных реакторов», «Основы теории ядерных реакторов», «Физика ядерных реакторов» и «Регулирование энергетических ядерных реакторов»…
Герман прилетел к вечеру.
Отряхивая на лестнице снег, облепивший его куртку, он чертыхался:
— Стоило тащиться к тебе с Диксона! У нас вчера, можно сказать, курортная погода была по сравнению с вашей, московской…
— Ну, тебе не привыкать, старина…
— Не привыкать… Могли бы и получше встретить…
Чертыхался Герман для виду. Встрече он был рад: не виделись они с Анатолием года три.
И для Анатолия он был Германом — таким же молодым, стремительным и неистощимым на выдумки, как и в те, кажущиеся недавними, времена, когда они сидели за одной партой первой мужской школы Мурманска и мучительно вспоминали, перед тем как войдет учительница литературы Мария Ивановна, фамилию генерала, за которого изволила выйти замуж Татьяна Ларина.
Для других они уже были Германом Дмитриевичем Бурковым, известным полярным капитаном, и Анатолием Сергеевичем Сергеевым, журналистом «Комсомольской правды».
Есть на Беломорье старинное русское село Патракеевка. Словно вышедшее из сказок, словно олицетворение России. У самого синего моря. Таинственно шумят вокруг вековечные леса, и уже обмелевшая речка Мудьюга несет прозрачные родниковые воды в Белое море. На песчаных косах и обрывистых берегах, как и сто лет назад, бродят по вечерам гармони, а в туманном мареве холодными огоньками салютуют суда.
Мудьюг — не просто старина. Остров Мудьюг — остров смерти, каторжная тюрьма времен интервенции.
Патракеевку хорошо знают на русском флоте. Отсюда пошли династии известных капитанов Бурковых, Капытовых, Антуфьевых и других. Задолго до революции славилась Патракеевка замечательными умельцами, смело бросавшими вызов морю. Со всех поморских сел съезжались сюда на учебу юноши. Как Ломоносов, шли они девственными лесами, в непогоду и вьюгу, чтобы через несколько лет повести в море шхуны и рыбацкие ладьи. Патракеевка была для беломорцев своего рода морским университетом. Здесь они получали штурманское образование.
У Германа Буркова по отцу и матери было два деда. Оба жили в Патракеевке. Один — Афанасий Бурков — корабельный мастер. Второй — Николай Железняков — капитан. Отец Германа тоже стал капитаном. Сын пошел по стопам отца. Долгие годы Анатолию и Герману не удавалось свидеться. Сергеев знал, что друг плавал на «Карамзине», «Селенге», «Мсте». Исколесил весь земной шар и всю Арктику. Писал Герман редко. На штемпелях стояли названия незнакомых городов Кубы, Канады, Африки, Америки. Но чаще всего он давал о себе знать из Арктики: давно замечено, она излечивает самых ленивых на письма.
Как-то Сергеев услышал о нем разговор в ЦК комсомола. Моряки с «Мсты», которой командовал Герка, в несусветный шторм спасали гибнущие суда. На расспросы при встрече он отмахнулся: «А, была там небольшая заварушка»… Подробности Анатолий узнал из газет. Через два года из них же — о новом ордене, которым наградили друга.
Пока Герка обогревался, они молчали, словно прислушиваясь к ударам ледяной крупы о промерзшее окно.
— Ты кого-нибудь видел из наших?
— Многих. Ты думаешь, я в Арктике, так снегом зарос…
— Кого?
— Вадима Ломакина. В Мурманске. Работает на телевидении. Пишет повесть.
— А Савва Кровицкий?
— Во-первых, он не Савва, а Савелий Александрович. Известный в Мурманске лектор и общественный деятель…
— Так уж и деятель?!
— А что — заместитель директора педагогического института. Долгое время плавал. Принимал в море у рыбаков экзамены.
Анатолий пытался представить себе близорукого Савку на качающейся палубе сейнера и никак не мог.
— Вот тебе и на…
— Вот так. А знаешь где Беляев?
— Как в воду канул. Кого не расспрашивал, все руками разводят.
— Строит электростанции в Сибири. Инженер.
— А Саша Свиридов?
— Секретарь Мурманского горкома партии… Так расхваливал мне город, как будто я не мурманчанин, а заезжий турист.
— Значит, многие из наших после вуза осели на Севере.
Герка помолчал.
— Северу нельзя изменить. От него можно уехать, а он все равно будет в тебе. Ты же сам каждый год при случае удираешь туда… Север — это же не только льды или сияние… Вот я уже сколько стран излазил, а поживешь — опять домой тянет. В людях, наверное, все дело… А может, еще в чем…