— Над чем это ты голову ломаешь? — вдруг спросил Герман, увидев на столе груды книг по истории флота и подробную карту Балтики.
— Понимаешь, какая интересная история. Водолазы обнаружили на грунте подводную лодку, затонувшую в годы войны. Весной ее собираются поднимать. Есть надежда попасть в экспедицию. О погибшем экипаже пока ничего не удалось узнать. Перерыл архивы, вот сейчас смотрю книги. Самые общие сведения — не боле… Представляешь, вдруг на лодке что-нибудь сохранилось. Вахтенный журнал, дневники, письма…
— Вряд ли. По-моему, зря угробишь лето. Во-первых, еще неизвестно, удастся поднять лодку или нет. Во-вторых, в ней вряд ли что сохранилось. Двадцать пять лет не шутка… Да и потом — морская вода…
— Скучный ты человек, Герка. Я мог бы тебе привести тысячу историй. О том, например, как нашли в море бутылку с запиской, раскрывшей тайну исчезновения в океане судна «Президент». О поисках легендарного «Черного принца». О находках подводных экспедиций в Карибском море. О подъеме капитанского сейфа с затонувшего корабля «Египет»… И все это — не выдумки. Сегодняшний день… Да о чем тут говорить! Зайди в Музей Арктики и Антарктики на улице Марата в Ленинграде. Его витрины набиты документами, письмами и вещами, найденными через много лет после гибели или таинственного исчезновения экспедиций, которым они принадлежали…
Герка улыбнулся:
— Ну что ты раскричался?.. Разве я против?! Наоборот, все это очень нужно и интересно. Дай бог!.. Я и сам бы с удовольствием принял участие в такой экспедиции.
— За чем же дело стало? Махнем вместе.
— Не могу. Летом мне нужно быть на Диксоне. В штабе ледовой проводки.
— Жаль… Опять мы с тобой на год-два расстанемся.
— А ты прилетай ко мне на Диксон.
— А экспедиция?
— Ну не в этот год, так на следующий…
— На следующий я и сам к тебе собирался…
Засыпая в ту ночь, Анатолий не знал, что судьба рассудит иначе и что совсем скоро он окажется в Геркиных краях.
Но в связи с совсем другими обстоятельствами и делами.
На другой день Анатолий потащил Германа к знакомому художнику: «Тебе нужно обязательно посмотреть его работы. Они по твоей части. Даже консультантом можешь стать. И вообще, мне кажется, вы подружитесь… Родственные души…»
Герман был абсолютно свободен, а потому сопротивлялся не долго — только из приличия.
По старинным московским переулкам мела поземка. Колючие иглы забивались за воротник, били в глаза. Они видели, как человек в заснеженном пальто шел по улице, потом остановился у дома, рассматривая его номер. Когда они подошли, спросил:
— Вы не знаете, где здесь мастерская художника Маркелова?
— Мы как раз туда же. Можем вас проводить.
Когда поднимались по лестнице, Анатолий незаметно рассматривал их спутника. Лицо что-то вроде знакомое. Старался вспомнить — не получилось. «Наверное, художник… Или полярник», — решил Сергеев. Давно зная Маркелова, он не мог предположить что-нибудь другое. В мастерскую этого человека, беспредельно влюбленного в море, флот и Арктику, всегда заглядывали на огонек то радист с дальней зимовки, то геолог с Таймыра, то известный полярный капитан, то военный моряк с Севера.
Долгие разговоры шли здесь до утра. В них снова оживали подвиг «Сибирякова», эпопея челюскинцев, легендарная атака Лунина, походы «Персея» и «Таймыра». Словно распахивались окна в мир легенды, запечатленной на холстах и гравюрах, висящих на стенах. И тогда раздавалось неизменное: «А ты помнишь, как на Новой Земле?..»
Или: «А здорово прошел тогда «Шокальский»!..»
Маркелов писал под ветрами всех широт, и даже названия его работ звучат для людей, влюбленных в море и Север, как музыка: «Шторм. Гренландское море. Остров Ден-Матен», «Советский рудник. Баренцбург. Шпицберген», «Зима наступила. Экспедиция на ледокольном корабле «Таймыр», «Белая радуга. Море Баренца».
Более всех людей на свете Маркелов почитал полярных капитанов. Они были поэтами Арктики и считали, что в нее должны ходить не только моряки, ученые, но и художники. Поэтому первое место в шлюпке, которая отваливала к новому берегу, отдавалось Маркелову. Так поступал прославленный полярный капитан «Таймыра» Иван Федорович Кацов. Так делал командир «Персея». Так вел себя Сомов.
Когда бунтовали недовольные, им отвечали: «Все, что он нарисует, будет документом. Таким же, как карта. Арктике нужны люди, а его рисунки будут агитировать за нее. Кроме того, вы еще успеете все обегать, а ему нужно время».