Петелин засмеялся и снова пригласил к себе.
Делать было нечего. Стараясь казаться незаметным, низко пригнувшись, Рюрик тенью заскользил к адмиралу. Тихо сел и тут же почувствовал толчок справа.
— Что? — шепотом спросил Тимофеев.
— Ты — Герой Советского Союза. — Жильцов сжал его руку. — Поздравляю.
— Тише. На нас смотрят…
Он готов был провалиться сквозь землю, когда со сцены донеслось:
— Тимофеев Рюрик Александрович.
Жильцов подтолкнул друга:
— Иди… Да иди же… Министр зовет…
Не смотря ни на кого, Рюрик поднялся на сцену.
— Он что, прямо с лодки? — спросил кто-то в президиуме.
— Тише. Видите, он и так сейчас сгорит от смущения. В безгласый пепел превратится. Одежда солдата — лучшая одежда. — Рюрик поднял глаза и с благодарностью стал искать того, кто только что бросил ему спасательный круг. Но найти не успел. До него уже донеслись слова Министра обороны:
— …Поздравляю вас.
Маршал быстро проколол материю, и Рюрик увидел на своей груди Золотую Звезду.
Праздники бывают не ежедневно, и совершенное «Ленинским комсомолом» уже начало подергиваться дымкой воспоминаний. Уже не одну, не две и не три новейших атомных субмарины принял флот, и нужно было обучать команды, оттачивать мастерство командиров. Для Петелина и Сорокина отсчет времени стал похожим на взбесившийся кинематограф: дни летели так стремительно, что не только недели — месяцы казались едва различимыми мгновениями.
Потому и перемены подкрадываются незаметно, и, когда однажды Петелин сказал Сорокину:
— Ну, что же, Анатолий Иванович, ты начинал, тебе и продолжать… — тот не понял:
— Что продолжать?
— Меня переводят. Заместителем командующего флотом. В командование соединением вступаешь ты. Завтра вылетаем в Москву. На утверждение. Главком тебе пару напутственных слов скажет. Смотри, какие дела начинаются! Раньше, можно сказать, осваивали атомные. Принюхивались к ним. А теперь атомный подводный флот вышел в океан. Большое у него плавание… Так что все наши дела еще раз обмозговать надо… Одним словом — завтра летим в Москву.
В Приморск на испытание опытной установки они прилетели вечером.
За окном лютовал ветер, и, когда просидели часа два в маленьком ресторанчике при гостинице, где кормили рыбой, неведомой из-за костлявости своей породы, и позапрошлогодними булочками, встал вопрос, куда себя девать.
— Пойду спать! — Командир решительно встал из-за стола. Утром — работы невпроворот. К тому же нужно переварить блюда этой тончайшей французской кухни, — он кивнул на почти нетронутую тарелку с тем, что в меню пышно именовалось «караси в сметане».
— Да, — философски резюмировал Николай. — На таких карасях и на такой сметане не разжиреешь. Может, в город сходим? — Он повернулся к Борису. — В кино, глядишь, забредем. Или еще куда…
— Не хочется. Посмотри, что на улице творится… Пойду в номер. Письма напишу.
Лениво подошел официант, неопределенного цвета салфеткой смахнул со стола крошки прямо на пол и, взглянув на тарелки, деловито осведомился:
— Не понравилось?
— А как вы думаете?
— Конечно, у нас — не московский «Метрополь». Но могу предложить французский коньяк. Вчера завезли.
— Нет, отец, не надо… Поздно уже… Пусть директор этот коньяк пьет…
— И карасями закусывает, — Борис рассмеялся…
— Ну, как знаете! — официант обиделся. — Я думал, как лучше…
Он направился к соседнему столику, где восседала шумная компания лохматых юнцов и визгливых девиц.
— Зеленая молодежь гуляет! — командир кивнул в их сторону.
— Лоботрясы какие-нибудь, — Борис поморщился. — И в Москве, и в Ленинграде, и в Приморске обязательно таких встретишь. Идемте, — он встал из-за стола. — Письма, пожалуй, напишу. Все равно вечер девать некуда.
В номере уютно горела настольная лампа, и Борис, примостившись в мягком кресле, стал писать письмо матери.
Заклеив конверт, прошелся по комнате. Лечь спать? Не хочется. Пойти прогуляться? Куда?
«Ни щи не радуют, ни чая клокотанье», — вспомнил он чьи-то строки. Что происходит с ним? Вроде бы все складывается отлично, и метаться вот так по номеру нет решительно никаких причин.
«Просто хандра, нервишки, — успокаивал он себя, раздеваясь. — А может быть, волнуюсь перед испытаниями? Но мало ли уже было этих испытаний? Несравнимо более тяжелых, чем завтрашнее. И в конце концов, что такое испытания? Просто чуть-чуть больше нервной нагрузки, чем в обычном походе. Океан — это ведь тоже не прогулка в кино. Никогда не знаешь, что он выкинет через полчаса…»