— Еще не был?
— Нет.
— Тогда жми в кильватер. С первого раза найти трудно. Я тебе покажу.
Они шли по деревянным мостовым мимо верениц вытащенных на берег лодок.
— В Москве так стоят автомашины.
— А здесь — лодки и катера. Двина и море рядом.
— Долго еще идти?
— Уже почти на месте. — Юрка показал на виднеющиеся среди зелени купола церквушки. — Это здесь…
Они ползали в мокрых от дождя кустах и раздвигали упругие ветки, отвечающие на каждое прикосновение лавиной холодных, сверкающих на солнце брызг.
Они прошли по узкой тропке к надгробию, сложенному в виде скалы из булыжных глыб светло-серого цвета:
«Корпуса штурманов подпоручик и кавалер Петр Кузьмич Пахтусов. Умер в 1835 году, ноября 6 дня, от роду 36 лет от понесенных в походах трудов…»
Ниже подписи было выгравировано изображение Новой Земли, берега Пахтусова и Карского моря с надписями: «Новая Земля», «берег Пахтусова», «Карское море»…
«Вот мы и встретились с тобой, Петр Кузьмич Пахтусов! — думал Сергеев. — Человек, рассказами о легендарных походах которого я зачитывался с детства». Память быстро подсказала: это им описаны побережья Новой Земли, острова, носящие сейчас его имя, пролив Маточкин Шар, остров Панкратьева и Горбовы острова. Именем его назван горный хребет на Шпицбергене… Подвиг, могший составить славу нескольких жизней… А его не стало в 36 лет…
Что с того, что на могилах — кресты. Такие люди, как Пахтусов, стоят выше религий, и Сергееву вспомнилась тогда надпись на истлевшем кресте, стоявшем на берегу Таймыра: «Нет богов — есть море». Такой вере и он готов был присягнуть. Ибо в понятие «море» безвестный землепроходец вкладывал тот же смысл, какой пахарь вкладывает в понятие «земля, Родина».
— Ты о чем задумался? — вдруг спросил Загоруйко.
— О разном… На кладбищах, да еще у таких могил, многое приходит в голову.
— А я вот тоже подумал об одном человеке.
— О ком?
— О Валерке. Помнишь наш спор об обелисках?
— Розанов мне рассказывал.
— Вот и Валерка под обелиском. И тоже — на Севере. Как и Пахтусов…
Анатолий подумал тогда, как весомо в споре последнее слово. Особенно когда цена ему — жизнь.
Глава X
АЙСБЕРГИ ПРОХОДЯТ НАД РУБКОЙ
Сорокин стоял в рубке флагманского корабля и смотрел, как снимаются со швартовов атомоходы.
Люди на пирсе что-то кричат, машут руками. Но слов уже не разобрать — широкая полоса воды легла между лодкой и берегом.
Адмирал улыбнулся, вспомнив песни с традиционными словами о верных подругах, провожающих корабли в море.
Подруг не было. Ни одной женской фигурки на пирсе.
Нельзя…
В его жизни было много такого, о чем «не положено» знать даже самым близким людям. И когда жена Лена вчера спросила его вечером, надолго ли он уходит из дома, он сказал: «Не знаю» и неуверенно добавил: «Как придется…»
Но должно быть, до конца сдержать волнение он не смог. Возможно, выдали глаза.
— Ладно, я ни о чем не спрашиваю. Только береги себя… Я буду ждать сколько нужно…
Поцеловав сынишек, он перешагнул порог.
И только тогда почувствовал, как волнуется. Все, что мы делаем в жизни, дни наши, наполненные поисками и ожиданиями, радостью и болью, надеждами и разочарованиями, неожиданно оказываются однажды лишь преддверием тех событий, к которым мы, сами того не зная, шли из года в год. Каждый час и каждую минуту.
Неласково провожает их родная земля. Мороз — 35 градусов. Уже вторую неделю не спадает. И в других условиях подготовка к такому походу была бы очень тяжела. А при тридцатипятиградусном морозе — особенно. Десятки и десятки тонн всякой всячины пришлось грузить на лодки. Работали день и ночь… Помнили старое морское правило: «Идешь в море на сутки, бери запас на неделю». Тщательно проверялись все механизмы.
И вот теперь час настал.
— По местам стоять! Со швартовов сниматься!
Сорокин оглянулся последний раз. Слева прошли огоньки на берегу. Мигнули последний раз на прощание и растаяли в дымке.
Море встретило холодным, ледяным ветром.
Командир взглянул на часы и вопросительно посмотрел на Сорокина.
— Пора! Всем вниз!..
— По местам стоять, к погружению!..
Опустился тяжелый верхний рубочный люк.
Стрелка глубиномера дрогнула, поползла по шкале…
— Как экипаж, волнуется? — спросил Сорокин командира лодки.
— Не то что волнуется, товарищ адмирал, но чувствует, что идет на необычное задание. А на какое, не знает.