Вторым неприятным обстоятельством было запутывающее всех совместное решение промышленности и ВМФ, обязывающее выполнить на лодке частичную перезарядку силами судостроительного завода, а не флота.
Поясню насчет частичной перезарядки. Физикам давно было известно, что в начале ядерной реакции энергичнее работает центральная часть активной зоны, и лишь затем к делу подключается периферийная часть. Сотрудник Института атомной энергии (ИАЭ), некто Ефим Бать оформил отчет, в котором эта мысль была подкреплена соответствующими выкладками, и внес предложение: во время перезарядок заменять только центральную часть активной зоны, а периферийную оставлять в реакторе на второй срок. Затем он оформил совместное решение, по которому северодвинский завод должен был при первой же перезарядке отработать технологию частичной замены активной зоны. С выходом этого решения предложение считалось внедренным, и Бать положил в карман не одну тысячу рублей.
Когда же решение прочли практики, они заявили, что оно абсурдно, ведь к моменту исчерпания энергозапаса зоны наступает разгерметизация тепловыделяющих элементов (ТВЭЛ), и оставлять на второй срок худые ТВЭЛ нельзя. Кроме того, оставшиеся периферийные каналы давали бы такой радиоактивный фон, что никакие работы на реакторе невозможно было бы продолжать. Завод по этим причинам отказывался выполнять решение, тем не менее, оно силу не утратило, и необходимо было добиться полной ясности.
Я поехал сначала на Северный флот уточнить сроки готовности лодки к перезарядке и определить в первом приближении, чего нам для перезарядки недостает.
В части сроков получалось, что ремонт понемногу входит в график. Вновь назначенный строитель повел дело твердо и умело, рабочие были загружены так, что даже некогда стало пить водку. Что же касалось нашей готовности к перезарядке, пробелы были значительные:
– у нас не было ни физиков, ни приборов для проведения физического пуска свежих активных зон;
– имеющиеся на ПТБ гидравлические гайковерты могли работать только при наличии системы с подпиточным водяным насосом на давление свыше 100 ат, которой у нас не было, отсутствовали также трубопроводы из «нержавейки», дюритовые шланги и некоторое другое оборудование;
– не было специалистов, способных привести в порядок уплотнительные поверхности реакторов, повреждающиеся при подрыве крышки и других операциях.
Получив эту информацию, я полетел в Северодвинск. В Архангельске тогда еще не было аэропорта, и для воздушного сообщения использовался аэродром в Кегострове. Это островок в дельте Северной Двины, затопляемый во время половодья. Летное поле принимало самолеты не больше «Дугласа». Катера ходили в Архангельск редко, и пассажиров отправляли на постой к местным жителям.
Так мне удалось побывать в поморской избе. Это бревенчатое сооружение на высоких сваях, в котором под одной крышей находятся собственно изба и хозяйственный двор. Таким способом люди, домашние животные, дрова, сено защищались от половодий и снежных заносов. Поморы с постояльцев брали по рублю, предоставляли койку с чистым бельем в общей большой комнате и, не обращая на постояльцев внимания, занимались в этой же комнате своими обычными делами.
В Северодвинске работники завода меня убедили, что делать частичную перезарядку сейчас равносильно сознательному убийству рабочих. Сначала надо изобрести и изготовить специальное оборудование. Обещали командировать квалифицированных слесарей и хорошего физика с комплектом приборов. В гайковерте мне отказали. Показали два гайковерта разной конструкции, но предупредили, что разрешение на их передачу нам во временное пользование можно получить только от директора завода.
Я уже упоминал ранее директора Евгения Павловича Егорова, а теперь постараюсь охарактеризовать этого выдающегося человека и стиль его работы.
Евгений Павлович был высоким мужчиной лет за 50 с тонкими чертами лица. Его выражение лица, манера говорить, походка – все подчеркивало чувство собственной значимости. Он уже много лет был директором этого завода, а раньше работал директором судостроительного завода в Комсомольске-на-Амуре. Отлично разбираясь во всех тонкостях судостроительного производства, он сумел так высоко поднять организацию труда на заводе, что каждый не только знал свои обязанности, но и старался изо всех сил их выполнять. Все было регламентировано, поэтому полениться и выпустить брак было невозможно. В этой машине все шестеренки крутились исправно, каждый работник постоянно вносил свою лепту в общий труд, и если эта лепта переставала поступать, сразу было видно место сбоя.