Шелестов мысленно выругался. Иногда Бориса просто несет. Чего он полез с этим вопросом, с чего это ему захотелось поиграть с огнем. Для самоутверждения, что ли? Такой незаменимый, такой ценный сотрудник, что ему многое позволено? Такие люди, как Берия, с заслугами редко считаются, если видят в человеке опасность, если человек задевает их самолюбие. Но вопрос, конечно, важный. И своевременный. Венге вполне может отказаться ехать в Советский Союз. А если быть честным перед самим собой, то, скорее всего, он именно так и отреагирует.
– Во-первых, – с угрозой в голосе сказал Берия, и стекла его пенсне недобро блеснули, – Венге отказался от сотрудничества с нацистами по убеждениям. Он не отказывался заниматься наукой. СССР – оплот мира, надежда трудящихся всех стран на светлое будущее. И Венге это должен понимать. Он должен понимать, что только Советский Союз и наш народ смогут остановить коричневую чуму и освободить немецкий народ от этой заразы. А если не понимает, то ваша задача объяснить ему это. А также объяснить, что у правительства, которое единственное в мире владеет таким оружием, развязаны руки. Тем более что оно всегда вынашивало и вынашивает сейчас агрессивные планы. А когда в мире будет противовес, то появится баланс. Появится государство, которое всегда сможет на ядерную агрессию ответить ядерным ударом. Это шанс остановить войну, вот что вы должны объяснить ученому.
Глава 2
После прорыва блокады Ленинграда 18 января 1943 года удалось освободить южный берег Ладожского озера и немного отбросить фашистские войска. Но даже этот, пусть и небольшой успех позволил в короткий срок проложить по берегу Ладоги железную дорогу и подготовить автомобильную. И сразу в израненный, измученный голодом, бомбежками и артобстрелами город по новой линии Поляны – Шлиссельбург пошли эшелоны, двинулись колонны грузовиков. За несколько дней удалось наладить снабжение продуктами по карточкам, увеличить нормы.
Группа ехала в Ленинград по новой дороге в разных машинах. Шелестов теснился в кабине полуторки рядом со щуплым человеком с короткими усами щеточкой и в очках с толстыми стеклами. Мужчина ежился, зарываясь лицом в воротник мятого, местами прожженного пальто. Глядя на одежду этого человека, сразу возникали мысли о том, что этим пальто часто укрывались, прижимались к печке-буржуйке, а то и просто к разожженному на улице огню. Хотя вряд ли. Дров отапливать жилища не хватало, какие уж тут уличные костры. Скорее всего, прожжено это пальто было во время пожаров. Шелестов знал, что самой суровой и страшной была зима 1941–1942 годов.
Поговорить, а тем более познакомиться во время посадки никто толком не успел. Группу рассадили по разным машинам, следовавшим в Ленинград с интервалом примерно в час-два. Все четверо были одеты в армейскую полевую форму и имели при себе соответствующие документы офицеров технических войск.
Шелестов ехал в город первым. Он должен был сообщить об их прибытии в местное управление флотского Смерша. Там их ждали и должны были начать подготовку к высадке в Норвегии. А заодно проводить в квартиру профессора Горохова. По легенде, у Горохова группа должна была официально квартировать во время своей командировки в Ленинграде. На деле же старый профессор, ученый-физик должен был рассказать оперативникам все, что знал о Клаусе Венге. Они много контактировали до войны, были даже дружны и какое-то время переписывались. Но потом контакты между учеными прекратились в силу многих причин. В Германии пришли к власти нацисты, в Советском Союзе стали косо смотреть на ученых, поддерживающих связь с коллегами, работающими на фашистский режим. Ведь не докажешь же, что, живя в Германии и занимаясь наукой, ты не работаешь на режим.
– Значит, к нам в Ленинград, товарищ командир? – наконец заговорил мужчина с портфелем, покосившись на черные петлицы на шинели Шелестова и погоны с «топориками» технических служб. – Вы как, в командировку или службу здесь проходите?
– У нас это называется: для дальнейшего прохождения службы, – улыбнулся Максим. – А на какой срок и какой будет служба, решает за нас наше командование. А в Ленинграде я бывал только до войны. А вы ленинградец?
– Да, – с какой-то печальной гордостью ответил собеседник. – Всю жизнь прожил здесь, вот и в самые трудные месяцы остался со своим городом. У нас из коллектива никто в эвакуацию не поехал, все остались на рабочих местах. И ведь выдюжили. Теперь-то, после прорыва блокады, полегче немного стало, а первая зима была лютая, я вам скажу. Города вы не узнаете. Спасали, что могли и как могли. Памятники, фонтаны щитами закрывали, песком засыпали. Сколько зданий разрушено, сколько сгорело. Но самое главное – это люди. Сколько умерло – страшно подумать.