Ничем не заполненная пропасть лежит между теми главами воспоминаний, которые охватывают военные годы, и теми, которые относятся к послевоенному периоду. Быть может, даже более сдержанно, чем того заслуживает тема, Лаура Ферми вспоминает тяжкое, но вполне добровольно взятое на себя учеными бремя работы над созданием сначала первого атомного реактора, который Энрико Ферми запустил в 1942 году, а затем над созданием атомной бомбы. Европейские изгнанники, антифашисты и жертвы расизма верили в победу над гитлеризмом и вместе с русскими, англичанами, французами, чехами и поляками в меру своих сил приближали ее приход. Больше всего они опасались того, что физики фюрера их опередят.
Это был подлинный заговор физиков против фашизма! Как свидетельствует Лаура Ферми, они даже добровольно засекретили свои работы уже тогда, когда правительство США еще не знало об их проектах и не очень в них вникало. И они действительно опередили Гитлера. У них были основания ликовать! Но к победе они опоздали. Величайшая и справедливейшая из войн была завершена в Европе без атомного оружия, и тогда честные ученые — и эмигранты, и американцы — подняли голос протеста против взрывов атомной бомбы над Хиросимой и Нагасаки, потому что поражение Японии было уже решенным вопросом. Они стали врагами своего собственного детища. Историческая объективность требует досказать то, что стыдливо прячется за бытовыми мелочами в воспоминаниях Лауры Ферми. Имени гениального итальянского физика не было среди тех, кто вместе с великим Эйнштейном подписал петицию протеста. Она пытается успокоить себя тем, что это была благородная, но бесполезная бумажка. Это не так! Война окончилась, а бомба осталась. Осталась, чтобы сделаться в руках американских империалистов пугалом для человечества и проклятием для тех, кто ее создал из самых человечных побуждений.
Ученые труды молчат о политике. Но вправе ли молчать сами ученые?
В ближайшем окружении Ферми были те, кого терзали гнетущие сомнения. Можно ли было мириться с тем, что именно тогда, когда выпущены на волю могущественные силы атома, жизнь людей оказывается под угрозой нелепой случайности или под властью беспощадной злой воли? Отношение ученых к дальнейшему развитию исследовании в области военного применения атомной энергии стало испытанием их чести и мужества.
Об этом Лаура Ферми умалчивает. Но нет необходимости заниматься утомительным чтением между строк, чтобы безошибочно почувствовать, с какого момента в Лос-Аламосе, превращенном в блиндированный военный форт, погасло вдохновенное самоотречение и воцарились изуверский фанатизм, с одной стороны, и тревожная растерянность — с другой.
«Страх — всегда страх, — мысленно обращается Луис Саксл в романе Декстера Мастерса „Несчастный случай“ к физику-эмигранту Висле. — Тогда было страшно за человечество потому, что немцы могли сделать бомбу, а теперь страшно потому, что бомбу сделали мы».
Но, увы, не этой благородной тревогой за судьбы человечества проникнуты думы автора заключительных глав книги «Атомы у нас дома»…
Очень скоро даже самые далекие от общественных интересов американские ученые почувствовали на себе, что пагубные последствия политики «с позиции силы» отнюдь не исчерпываются отравлением международной атмосферы. Миролюбивые силы в самих Соединенных Штатах не могли не оказывать сопротивления политике подготовки войны, и это сопротивление, активно проявилось в среде самих ученых (взять хотя бы активное выступление упоминаемого в данной книге физика Роберта Оппенгеймера против создания водородной бомбы). Поэтому политика «с позиции силы» оказалась не только в противоречии с жизненными интересами и стремлениями гигантского большинства человечества за пределами США, она обратилась и против американского народа. Наглядное тому подтверждение — разгул маккартизма, столь характерный для политической жизни США последних лет.