Мира кивнула. Она прекрасно помнила, как Роми в Замке атради рассказывала про Маррена, про то, как семейная жизнь происходит у них. Вспомнила и свою реакцию. Тогда. И потом, когда убедила себя не думать о том, что может быть лет через… Когда, если им, вообще, суждено остаться вместе, она начнет стареть, а Ллэр — нет. И как решила… Или нет, не решила… Заставила себя жить сегодняшним днём, надеясь, что-то, что обязательно рано или поздно должно произойти, случится ещё не скоро. И ведь понимала, что обманывает себя, потому что сама не верит в счастливое будущее. Даже не надеется на него.
Ей повезло, потому что встретила Ллэра уставшим от вечности. Повезло, что он потратил немыслимое количество лет на поиск способа обрести смертность, а нашёл её, Миру. Повезло, что она родилась не обычным человеком. И даже вне связи с дремавшими в крови генами, в её мире уже многие тысячелетия жили две расы: людей и Способных, путешествия по мирам и психокинетические способности существовали веками, а параллельные Вселенные — данность, пусть и доступная далеко не всем.
Ей повезло ещё и потому, что с самого начала всё закрутилось. Плешь, гибель Самара, проблемы Тмиора, её собственные метаморфозы. Между ней и Ллэром не было обмана, кто из них кто, и почему так. Не пришлось притворяться и не придётся. И больше никакой вечности, которая обязательно встала бы непреодолимой преградой.
— Ты решился ей рассказать, или Унали сама догадалась? Или так и не узнала?
— Мы умеем… умели немного корректировать свою внешность. Вспомни Самара, он выглядел, как мальчишка, но мог и состарить себя. Когда я впервые нашёл его, его внешность соответствовала годам сорока пяти по меркам Нэшты. Это всё не происходило по щелчку пальцев и не до бесконечности — стариком себя сделать невозможно, но… Какое-то время я мог бы выиграть. Правда, не пришлось. Мы прожили вместе чуть больше пяти лет, когда она поняла, что что-то не так, когда стало ясно, что у нас не просто так нет детей, и что я, возможно, в курсе, почему. И спросила. А я… начал врать. Красиво, легко, очень слажено, как будто всё было продумано заранее, хотя ничего подобного. Но истина в любом случае прозвучала бы для неё ещё фантастичнее. Она кивала, я видел, что не верит, но не мог сказать прямо — ничего не будет, потому что я — чёртова бессмертная ходячая батарейка! Не мог, хотя миллион раз пытался. И тогда я решил — какого чёрта! Ведь среди атради не было бывших нэш. Ведь мой отец уже почти прошел все преобразования, когда зачал меня! Почему нет, почему не пробовать? Одно, другое третье… Вовлёк в это Роми, Алэя…
— Ничего не вышло?
— Я… не знаю. Так и не смог узнать. Мы трое поставили всё на широкую ногу. Не ограничились простыми естественными попытками. Финансировать исследования могли до бесконечности, ведь ресурсы атради не истощить. Конечно, мир не знал о параллельных Вселенных, поэтому мы не могли открыто приволочь чужие технологии на Нэшту, но… У Рэм за плечами были тысячи лет и способов всё провернуть. Через десять невероятно долгих лет безрезультатных попыток и нервов я и Унали расстались… Я заврался уже так, нагородил за все эти годы такого, я ломал, портил, и чтобы починить — врал ещё больше, отмалчивался… Видел, что она меня уже едва ли не ненавидит. И из всего этого был один единственный, но очень непростой выход. Признать своё поражение. Принять, кто я есть, и дать ей жить.
— Ты… — Мира запнулась. Хотела спросить, почему же он так и не решился ничего рассказать. Что, может, тогда у них могло бы получиться… Но не стала. Спросила другое. То, что волновало гораздо больше и имело значение уже для них: — Ты так хотел ребенка или делал всё, чтобы получилось, потому что это было важно для Унали?
— Я… поначалу просто не думал об этом. Рядом с ней всё было иначе, и как оно будет потом, не имело значения. Я знал, что у атради не бывает детей, и просто не задумывался над тем, чего не бывает. А потом вдруг понял, что мечтаю вместе с ней, представляю, как… Вижу, что ей нелегко даются наши неудачи, и… Я понимал, что идиот, что должен рассказать, что есть и другие способы быть счастливыми. Но вместо этого только ещё больше циклился на своих попытках. И чем больше это превращалось в навязчивую идею, тем меньше оставалось в ней искренности.
— А Урсейя? Она тоже имеет отношение к вашим экспериментам?
— Урсейя — результат. Последствие… И мой второй эксперимент. Уже только мой, — Ллэр снова помолчал, потом шумно выпустил воздух. — Мы ушли. Я, Роми, Алэй… Всё свернули и ушли. И четыреста пятьдесят лет не приходили на Нэшту. По крайней мере — я. А потом дёрнул меня чёрт. Наведаться. Какой-то нелогичный приступ ностальгии, что ли… То, что я застал… Я до сих пор не могу найти слова, чтобы описать. Видимо, мы что-то привнесли тогда в мир вместе со своими экспериментами. Может, что-то нарушили, может — наоборот… Но когда я оказался здесь снова… Мир был другим. Перевернулся. Представь самую страшную сказку, оживи её, преврати в сюрреалистический бред, в котором возможно всё… Нэш спустились со звезд, отказались от техник, оставили в пользовании лишь простые механизмы… Стали бояться электричества, следом — любого света, даже солнечного. Днём планета принадлежала непонятным, неуловимым тварям. Я так и не видел ни одну из них, зато насмотрелся на их жертв, чтобы не сомневаться, что никакие это не предрассудки…
— И ты, конечно, не смог остаться в стороне, решил вмешаться, исправить, починить, — задумчиво пробормотала Мира, вытягивая затёкшие ноги. Откинулась назад, улеглась прямо на траву, подложив под голову руки. Уставилась на звездное небо.
То, что случилось с Нэштой, конечно же, интересовало. Она хотела знать, что же такого сделал Эль, что Алэй не мог простить до сих пор. Что означало увиденное в памяти Ллэра, кто эти твари, и почему у Ллэра ничего не получилось. Но то, что он только что рассказал, вынуждало задуматься о другом. О чем никогда, ни разу в своей жизни, Мира не думала. Ни всерьёз, ни в шутку. А теперь — думалось, хотя не просто не хотела, а боялась. И спросить Ллэра — тоже. Но ещё больше — услышать этот вопрос от него. Она закрыла глаза, еле слышно вздохнула. Молчание, конечно, не выход, но у них есть время. Можно подождать, оттянуть. А потом, позже, когда-нибудь, когда она будет готова, когда поймёт, хочет ли иметь детей, они поговорят откровенно и обязательно найдут решение. Они справятся.
— Не смог, — пробормотал Ллэр. — Я смотрел на опрокинутый мир и понимал — ведь всё это наша вина. Моя, Алэя и Роми. Даже если не мы довели планету до такого, даже если причиной всему пытливые умы, которые возродили наши исследования, несмотря на то, что мы старательно подтерли за собой все следы. Изначально процесс запустили мы. Я. Своей навязчивой идеей я лишил Нэшту её истинного будущего. По крайней мере, именно так я считал… Я потратил лет сорок, чтобы изучить этот мир заново. От и до. Поначалу Алэй пришёл со мной, но потом… — Ллэр хмыкнул. — Он понял всё намного раньше. Меня всегда поражало, в хорошем смысле слова, как он умудряется так легко сложить два и два… Добраться до сути сквозь внешнюю пленку. Почему не ошибается в своих выводах. У него ведь вовсе не аналитический склад ума! Он не логик. Пасует перед точными науками. Но при этом — понимает. По-настоящему. И знает, когда надо отступить.
Мира не хотела говорить об Алэе. Совсем. Она так и не смогла разобраться в себе — как именно должна относиться к отцу Ллэра, что чувствовать. Поддаться естественным эмоциям, пустив всё на самотек, или попытаться понять, увидеть в нём то, о чём уже неоднократно говорил Эль. Но и это решение пока можно отложить.