Как же удивился бог войны, поняв, что эти самые мраморные постройки есть не что иное, как проходы к той самой башне. Вначале вниз стала спускаться винтовая лестница, такая же мраморная, идеальная. Потом Дракалес оказался в длинном коридоре, ведущем в сторону чёрной цитадели. А вдали виднелась очередная лестница, которая выводила уже к самому обиталищу того самого зла, из-за которого это место претерпело такие изменения. Дракалес двинулся в сторону башни, ни минуты немедля. Мимо проплывали факелы, которые освещали коридор мерным бледно-зелёным свечением, подобно сиянию луны. И вновь краем глаза могучий воитель видел, как по стенам вслед за ним ползли тени. Особенно явно было присутствие теней в тот миг, как они пролетали мимо факелов, потому что их тёмные силуэты затмевали свет, и мнилось, что кто-то меж Дракалесом и стеной проскочил. Дух зора населял этот тоннель так же обильно, как это было на поверхности. Это их мир, искусственно созданный или переделанный на свой лад. Во всяком случае, Дракалес счёл всё окружающее его идеальным. Нежить берёт чужое и творит из него своё. Многие сочтут это уродством, лиходейством, разрушением. Однако слова их ничтожны, потому что выражают столь же ничтожную сущность их. Победитель же считал иначе — изменяя первозданное, нежить усовершенствует это, доводит до идеала. Но люди, настроив свои разумы на самовознесение, не признают ничего иного и не хотят порой задумываться даже над тем. Возможно, обращение в нежить и есть их спасение от бренной жизни, в конце которой они исчезают и перестают существовать. Но нет же, человек назвал это смыслом жизни, некой прекрасной трагедией и отыскивает в этом ложный смысл, создавая поучения, основанные на пустых измышлениях и неверных выводах, сделанных своим, грубым, близоруким разумом. «Поднявшись ввысь, они не могут увидеть того, что внизу, — говорил Лиер, — Равно как и, стоя на земле, не могут видеть того, что в небесах». И вот пред ними встаёт великая возможность, отринув свою гнусную сущность, обратиться в бессмертных, превознестись над самими собой, возвыситься. Но что они творят? Страшатся, бегут прочь от спасения, рассуждая между собой, что нежить жаждет их крови и плоти. Глупцы и слепцы.
Тени проводили Дракалеса до следующей спиралевидной лестницы, а далее за ним не последовали. Ваурд поднялся в круглое помещение нижнего уровня башни и увидел очередную лестницу, спиралью вьющейся по стене башни, забирая к самому верху. Подъём грозился растянуться на долго.
Тарелон поднимался не спеша. Справа шла сплошная стена из гранита, изредка попадались те самые мелкие оконца, которые Дракалес видел стоя ещё снаружи и озирая внешний вид цитадели тьмы. Каждое окно показывало, насколько близок гость к хозяину чёрного строения. И на удивление земля отдалялась от него довольно-таки быстро, как словно обитель лиха гораздо более высокая, нежели виделось это снаружи. Две чёрные створы ознаменовали окончание его пути. Не успел томелон коснуться их, как двери сами распахнулись, и металлические ботинки, отшагав три стука, остановились в маленьком кругом помещении с двумя окнами по бокам. Посередине стоят небольшой каменный стол. Со стороны Дракалеса к нему был приставлен изящный стул. На противоположной стороне стояло такое же не менее изящное сидение, где в тенях, сверкая зелёным пламенем в глазах, расположился я…
***
Аи́р — имя мне. И средь людей принято называть меня нежить, тварь, лихо. Однако в большинстве миров таких как я зовут зорали́стом, личо́м. Могуч я, обладаю недюжей чародейской силой. Как уже было сказано выше, нежить не появляется сама по себе. Потому поведаю я историю своего происхождения, прежде чем возвращусь к непосредственному повествованию истории про бога войны.
Годы моей жизни пришлись на времена неспокойные, ведь война шествовала по землям четырёх государств. В то время Южным правителем был сам Астигал. Каждый считал его могучим воителем и непревзойдённым вираном. Я же был архитектором при его дворе и был почитаем среди его гвардейцев. В Каанхоре я родился, но последний раз я был там с десяток лет назад. В моей памяти этот город остался прекрасной крепостью, населённой благородными людьми. Но после начала вторжения Северного, Восточного и Западного виранов, гвардейцы Астигала, его элита, были направлены на границы нашего государства, где велись небольшие сражения с маленькими отрядами врага. Генерал Арна́к не вдавался в подробности о причинах внезапно вспыхнувшей вражды между четырьмя братьями, но в те времена был распространён слух, что Ауд, управитель восточного государства, возненавидел нашего вирана, Сиал Западный стал завистью пылать к нему, а Коин, пришедший с севера, обезумел. И причиной тому была наша обширная территория, потому что, отхватив себе лакомые куски Андора, три брата нашего преславного управителя, пренебрегли тем, что было более важно для государства, — размером земель. А теперь им захотелось отобрать то, что стало для Астигала благом. Наш владыка обладал харизмой, и каждое слово его лишь поддерживало в наших сердцах огонь преданности и целеустремлённости. Помнится мне, как ещё в Каанхоре он прошёлся по рядам гвардии своей и выразил своё почтение к каждому из них. Он пожимал руки всем без исключения. Он давал каждому своё благословение. «Да будет твой доспех прочнее вражьего меча» или «Да будет поступь твоя несломима и внушительна, чтобы враги бежали перед тобой», или «Да будет твоё лицо, словно лук смерти, устрашающий вражеские войска». И, воистину, он был чудотворцем, ведь всё произошло именно так, как он и говорил каждому из воинов. И благословение управителя Южного поддерживало их на протяжении всех десяти лет вражды. Но однажды настал час решающего сражения. Помощник генерала Арнака Тибо́ль получил от его величества срочное известие свернуть опорный лагерь близ Западной границы, около которой воители отлавливали вражеских лазутчиков, и двигаться на Драконьи поля, куда виран стягивал войска со всего Южного государства. Я в тот момент был там, на тех самых полях, помогая разрабатывать осадные и защитные механизмы. Зрелище было неописуемым: неисчислимое воинство стояло по пояс в осенней пожелтевшей траве, которая ещё сыграет свою злую роль в этом сражении, вдали виднелся погост, тот самый погост, где теперь обитал я. Но в те дни он не был столь внушительных размеров. Однако, как думалось всякому в тот миг, что в сражении том погост этот расширится в два, а то и в три раза. Тот бой обещал быть роковым для всех, ведь против нас выступали сразу все вираны: и восточный с отрядами гневных мечников, и западный в окружении завистливых лучников, и северный с целым полчищем алчных наездников. После долгих сборов начался обмен словами: по одному выходили генералы трёх управителей, выражая волю своих владык, а именно претензии на земли Астигала. С нами же не было Арнака, чтобы дать достойный отпор в словесной баталии, а Тиболь был не слишком словоохотливым, потому-то он лишь сказал, что бой рассудит нас, после чего сражение началось. Но не успел меч пустить кровь на Драконьем поле, как свистнули над главой вражьи стрелы, но те выстрелы не были обычными, потому как завистливые лучники Сиала метали горящие снаряды, и поле тут же стало объято огнём. Многие воители Южного государства, а также помощник генерала Тиболь погибли в том пожаре. Но и воинство вражье понесло потери. Те же, кто остались, продолжили сражение. Пожар посеял хаос во вражьем стане, и сражение вспыхнуло также меж союзниками. Пользуясь этим моментом, остатки нашего воинства воспрянули силой и продолжили войну с удвоенным усердием. Но перевес сил всё же оказался на стороне противника, ведь, несмотря на внезапно возникшее тактическое преимущество, остатки наших войск заметно таяли в том бессмысленном сражении. А я лишь беспомощно наблюдал за этой битвой, ведь механизмы-то ещё не закончены, а потому и не мог чем-то им помочь. Воздух наполнился духом поражения, вкус крови сделался обычным, держать защиту стало сложнее. Мы теряли воинов очень быстро, обменивая их один к одному. Положение стремительно стало бедственным, и в самую пору вострубить о нашем поражении, однако в тот миг каждый почувствовал благословение Астигала на себе: «Да будет твой доспех прочнее вражьего меча», «Да будет поступь твоя несломима и внушительна, чтобы враги бежали перед тобой», «Да будет твоё лицо, словно лик смерти, устрашающий вражеские войска». Мечи воинства вирана восточного ломались о доспехи, стрелы управителя западного затуплялись о шлем, всадники северного владыки падали с лошадей, спотыкаясь о самих себя. «Сдавайся!» — гневно призывали мечники. «Отдай нам свою жизнь!» — лихорадочно требовали лучники. «Убей себя!» — безумствовали всадники. Огляделся я и вижу: осталась от наших одна лишь горстка, и рок кружит над нами. Но, во что бы то ни стало, решили они стоять до последнего. Весь день и всю ночь противостоять им пришлось ударам с разных сторон. Более того, и я был вынужден взять в руки оружие, а также надеть броню тех, кто пал. А оттого и благословение моего вирана распространилось и на меня. А потому доспех мой, точно заколдованный, не пропускал удары, цеп, словно зачарованный, повергал врага, а сила, словно неисчерпаемая, продолжала поддерживать меня. А на утро второго дня прискакал вестник Южного царя, возвещая окончания вражды. Пение радостных труб мы заслышали ещё издали, торопливый галоп стал угадываться чуть позднее. Воздвигшись на холме, провозгласил юный глашатай: «Всё! Война окончена! Вираны заключили Договор!» Следом за юношей явились и четыре полководца. Они взяли свои войска, каждый свой отряд, и удалились восвояси. Арнак же водрузил на моё плечо длань свою, говоря: «Благодаря тебе мы сумели победить» Но не было причин для радости, ведь сражение это было бессмысленным. Потерял я всех, кого знал: Ми́врука, Вальге́ра, Ме́млода, Су́ргеда. Я тосковал даже по слабаку Чи́му, который сумел пережить пожар на Драконьем поле и пал одним из последних в том бессмысленном сражении. Я пытался найти утешение в том, что своей живучестью нам удалось выиграть время для того, чтобы вираны успели заключить этот злополучный Договор. Теперь Южное государство может спать спокойно. Оставив позади Драконье поле, мы въехали во врата Каанхора…