Беседуя со своим последним наставником, наследник мира войны всецело соглашался с ним на счёт того, что люди не созданы для войны. Их тела мягкие и погибают от одного удара. Выживший считается счастливчиком, ведь претерпел смертельный удар и дыхание жизни его не покинуло. Ваурд иль ратард в таком случае наполнился бы только воинственностью и с ещё большей яростью вступил бы в бой. Человек на это не способен. Его ярый пыл войны легко угасить ударом меча. Вот потому это существо не создано для сражений. И ведь всё равно человек берёт оружие в руки и мчит вперёд с боевым кличем, оглашая округу лишь нелепым и лишённым смысла рёвом. И призадумался ваурд: «Что случится, если человека поселить в мире Атрака? Станет ли он истинным воителем, несущим поражение, или сгинет со свету, не оставив и следа своего существования?» Но Дракалес тут же опроверг свои домыслы, подумав так: «Нет же. Мир этот спокоен и тих. Человек тут живёт, и тело его полнится сущностью этой. Стало быть, попав во враждебный мир войны, он перестанет существовать и вовсе падёт, как от страшной хвори». Дракалес, размышляя над красочностью этого мира, придумал также иную теорию низости человека — что, живя в мире, где правит лишь дух покоя, человек впускает этот самый дух в своё сердце и, упиваясь красотой окружающей среды, дурманящими разум ароматами цветов, подавляет свою истинную сущность — сущность войны. Возможно, человек ловок, умён, силён и хитёр не меньше ваурда и ратарда. Просто дух мира завладевает сердцами ничтожных существ, и они, напитавшись его дыханием, слабеют, глупеют и обращаются в мирные создания.
Однако ж воитель отчасти проникся понимаем к людям, ведь сам из непостижимого мечтал овладеть магией огня. Приятно на вид сияние пламени, источает жар, подобный жару битвы, и способно причинить великий ущерб. Из всех известных чародейств, открытых пониманию Дракалеса, он счёл огонь наисильнейшим из них. «Огненная магия, — как говорил Коадир, — Даже на низших этапах её познания способна причинить огромный урон. Движением руки ты будешь опалять всю округу пожарами. Лавовые потоки, текучие в земных недрах мирных планет, подчинятся тебе, и ты высвободишь этот катаклизм из-под вражьих ног, и он поглотит их целиком, не оставив и пепла. По твоему жесту с небес прилетят раскалённые алым пламенем каменные валуны, которые сровняют всё, на что направлен твой взор, с землёй, а пламя, принесённое вместе с ними, пожрёт всё, что осталось целым или смогло выжить». Дракалес в тот миг так воодушевился столь красочным рассказом Коадира о красной магии, что пожелал владеть ею.
Ваурды и ратарды не уважали чародейства и какие иные оружия или способности, кроме лишь своих боевых. Каждый из них считал, что миры должны завоёвывать могучие и статные воины, облачённые в мощные доспехи, опоясанные мечами, секирами и булавами, нежели хрупкие телом ничтожества, не способные удержать в руке что-то тяжелее их облезлой палки, которые только и способны, что выкрикивать странные слова и делать плавные движения руками. Таково́ мышление всякого обитателя Атрака. Однако ж Дракалес по-иному взглянул на огненные чары и пожелал завладеть ими. Но эту мысль он похоронил глубоко в себе. Похоронил не для того, чтобы забыть и более к ней не возвращаться, но чтобы по истечению большого времени вернуться к ней и постараться воплотить. А пока пред его взором простиралась дорога, по которой ему нужно пройти. И последнее, о чём должен задуматься ваурд на этом пути, — выхватить меч из ножен и попытаться сделать что-то силой, как это вложено в его сердце.
Часть 2
Ещё в те далёкие времена, когда Дракалес только учился у великого Коадира, первейшего из учителей своих, наставник научил своего ученика кузнечному ремеслу. У ратардов оно многим отлично от привычного всякому ремеслу ковки и закалки. Однако это отличие и является причиной столь высокого качества атракских доспехов. В глубоких лавовых озёрах достают чёрные воители особую руду, которая имеет ярко-красный цвет, а после этого из неё и создаются дивные и непробиваемые ни мечом, ни магией доспехи. Но более того, ратарды обладали одной технологией, которая позволяла им быстро и удобно снимать с себя своё обмундирование и таким же образом его надевать. Хотя, конечно, никто из обитателей Атрака никогда не ходил разоблачённым, всё же ратарды научились скрывать весь комплект в одной латной перчатке. Так, если кто захочет походить без доспехов, стоит ему активировать тайный механизм, сокрытый где-то меж металлических складок перчатки, как весь латный комплект в мгновение укладывается в ней. Это также запускает и обратный процесс, когда доспех уже сложен. Коадир рассказал: «Могучий Ксариор обучил нас этому ремеслу, и мы несём частицу его замыслов в нашем облачении». Ксариора Дракалес не видел никогда. Однако ж считал его не менее великим, чем своего отца. Таким образом, тарелон сковал себе свои доспехи и сделал левую латную перчатку вместилищем для всего комплекта. Из той же красной руды выковал будущий томелон себе оружия, с которыми потом учился управляться у могучего Уара. Но те оружия были просто оружиями, безмолвным металлом в руках могучего воителя. Каждый же воитель, умудрённый в боевом ремесле, ведает, что оружие должно стать другом и союзником. «Однако, — осёкся Уар, — Стоит помнить и о том, что превозносить его не стоит, ведь, почуяв власть, клинок вонзится, скорее, в твоё сердце, нежели во вражье. Уважай его, но не ставь выше себя, сражай им врага, но не упивайся этим. Дай ему имя, которое будет его именем, но не твоим или кого-то, кто выше тебя». Таким образом, в тот миг, как Дракалес понял, что меч будет его союзником, молодой воин, именовал своё оружие Óрхом, прокладывателем смертного пути. А в тот самый миг, как понял Дракалес, что два оружия будут более эффективны в сражении, будущий томелон избрал себе второго союзника, кого назвал Гóром, убийцей ненавистных врагов. И таким образом родились два брата-близнеца, готовые всякий раз к бою. Орхом Дракалес наносил всегда первый удар. Был он точен и быстр. Но если попадётся враг, настолько искусный, что у него получится отбить первый выпад Дракалеса, то Гор непременно нанесёт сокрушительный.
Теперь же ваурд шагал по миру безоружный — его руки не сжимали рукояти Орха и Гора. И это было понятно — бог войны ринулся сюда, в мир безмятежности, чтобы учиться смирению и покорять себя, поняв, как можно добиться чего-то, не приложив к этому своей силы. Однако Дракалес мог призвать свои клинки, как призывает владыка на подмогу своё воинство. Не раз уже говорилось, что ваурды и ратарды наделены своего рода магией, которую они таковой не считают. Магия эта имеет множество воплощений, и одно из них — вызывать своё оружие. Стоит Дракалесу позвать близнецов, как тут же явятся клинки к нему в руки, и таким образом из безоружного путника он обратится в могучего воителя. Но пока в этом не было нужды, и воитель в красном шагал безоружным.
Начали опускаться сумерки. И весь мир стал наполняться ещё большим покоем. Дух безмятежности оплетал ещё сильнее. Но ваурду он был ни по чём, потому что пламень войны, пылающий в его сердце, был велик. Настолько велик, что вырывался наружу и не позволял этому духу покоя владычествовать тут. Учителя рассказывали ему, что ночью все существа из обычных миров отягощаются сонливостью. Их силы истощаются, и они вынуждены терять бдительность, вынуждены укладывать свои тела, как будто бы терпят поражение перед невидимым противником, и лежат таким образом очень долго, словно побеждённые. И это нужно было для того, чтобы за это время их силы восполнились, и они все могли с рассветом нового дня продолжить заниматься своими бесполезными делами. И вот, Дракалес видит, как это происходит, как все живые терпят поражение перед ночью и преклоняются перед ней. Однако ж его дух войны был настолько силён, что не позволял этому случиться. А потому все звери, которых одолевала ночь, вынуждены были бодрствовать и бежать прочь от могучей поступи Победоносца. И так прошло три заката и три восхода.
И вначале третьего дня лес расступился, открывая взору бога войны равнину, на которой располагалось поселение людское. Ваурд не сбавлял хода и шёл к тому месту, предвкушая, сколь холоден будет приём к нему. Вспоминая уроки Лиера, Дракалес предполагал, что люди будут с изумлением взирать на него, стоя в первозданных позициях, отбросив все свои ничего не значащие дела, разинув рты и вперив в него взоры. С человеком связано лицеприятие. Что для них ново, то непременно враждебно. Ваурд, ступивший в их земли с благими намерениями, будет встречен как подобает возможному противнику. И если бы Дракалес пришёл в мир этот не для покорения самого себя, то в таком случае нужно было бы опасаться его прихода. Но люд ничего не ведает о том, кто идёт перед ними — это так же Лиер ему поведал, а потому человек станет страшиться попусту.