И вот, светило пересекло уже зенит. Дракалес входит в город. Горделивый взор, статный вид, спокойный шаг. Человек тут же утерял интерес к своим делам. И сотни глаз впились в незнакомца. Во взорах тех застыло изумление, смешанное со страхом. Он вошёл в поселение, уподобившись в том господину, вошедшему в свой дом: широкий шаг, зоркий глаз, целеустремлённый лик. Люди пред ним — ничто, пустота. Ваурд не одарил их даже и мгновением своего взора, потому что глядел он на сам город: низкие деревянные дома, частоколы ростом со взрослого человека, отсутствие врат или каких-либо иных ограждений в том месте. Глаза Дракалеса превращались из горделивого взора завоевателя в презренный укор. «Что это за место? — изумлялся пришелец, — Облик загона для скота в моём сознании рисовался более благородным местом, нежели то, что видится мною». Несомненно, привыкший к боевой обстановке томелон видел многое из того, что являлось противоположностью боевому укреплению в этом людском обиталище. И это было мерзко в его глазах, подтверждая, что человек делает вид воинственности, когда как сам низок в понимании этого. Глядел воитель на деревянные избы и полнился мерзостью также к ним, ведь лишь одной горящей стрелы, пущенной в это место, хватит, чтобы наплодить тут пламя, которое со временем обратится во всепожирающий пожар, и это станет причиной поражения этих людей. Война состоит из множества событий и манёвров. Так, вознамерившиеся сражаться люди будут выстраивать воинства, оглашая округу боевыми приказами, вести переговоры и, не придя к единому мнению, зачнут войну. И та война будет кровопролитной, великой, несущей разрушение и смерть. Тысячи тысяч людей, сотни машин, горечь потери, плач несправедливости, вопли о помощи. Вот война. Но одна горящая стрела, которая станет причиной гибели целого людского поселения… Разве это достойное поражение? Мерзость это — не более! Посмотрел ваурд на частокол и удивлялся, что это за конструкция. Лиер рассказывал ему, что человек ограждает себя неприступной стеной от бед и несчастий, которые поджидают его за гранью поселения, и в голове Дракалеса рисовалась величественная каменная стена невероятных размеров, массивная крепость, которая способна выдержать любой натиск, будь то хоть стихия, бедствие иль человек. Но что видит он сейчас?! Как это можно назвать оградительным сооружением, если даже хищное животное, вознамерившееся отведать человечины, сможет беспрепятственно пересечь это ограждение и, проникнув в город, пожрать любого, попавшегося у него на пути? Также у мудрого ратарда выведал Дракалес, что человечья натура построена по принципу, который дословно звучит так: «Разделяй и властвуй» — что не может человек иметь общие земли и общие дома, что стремится он к разделению и выделению своей доли из общей. Так, получается, что этим частоколом человек лишь определил границы своего города, дав понять другим людям или, быть может, даже животным, что тут берёт начало иная земля. Таким же образом по соображениям ваурда можно было лишь прочертить ту самую границу.
Взглянул владыка войны на людей. Вот, стоят они нагими и неподготовленными: руки опущены, тела не облачены в броню, взоры сосредоточены, разумы оплетены изумлением. Призови бы в этот миг Дракалес Орха и Гора, эти никчёмные существа не сдвинулись бы с места, не потянулись бы к спасению и защите. Ошеломление стало их поражением. Они изумлялись, глядя на великого незнакомца, и это чувство заставляло их позабыть обо всём, оторваться ото всех дум и сосредоточиться на одной цели — созерцании Дракалеса. Что таилось в этой лихорадочной процедуре разглядывания незнакомца, когда человек самозабвенно отдаёт в жертву своё внимание, не ведая причин тому? Каков смысл вложен в это занятие? Быть может, человек ожидает внезапного откровения, что, наглядевшись на нового гостя достаточно долго, они познают его и душам их откроется таинство бытия этого могучего некто? Но бог войны знал, что человечьи отродья лишены способностей, даруемых душой, которые помогают распознавать негласные речи, глядеть в душу и вычерпывать из неё таинства, сокрытые от самого существа. Слабы, глупы, слепы, глухи. Разве может могучий победитель поднять меч на тех, кто повержен с самого рождения? «Увы, — заключил завоеватель, — В этих землях я не отведаю достойного отпора. Стало быть, здесь я лишь проложу дорогу к самообузданию, нежели к своему величию». Конечно, ваурд смог бы обучить этих бездарных созданий боевому ремеслу, чтобы сделать из них отборных бойцов, а далее покорить их, потешив себя своим величием. Но в ином вопрос состоит — достойны ли они почести стать учениками самого Дракалеса? Столь мерзкие и никчёмные создания, которые только и умеют, как беспомощные букашки, барахтаться по земле и вершить совсем бессмысленные деяния, потешая себя осмысленностью своего бытия. «Если найдётся кто, достойнее этого сброда, — пообещал сам себе ваурд, — Тот и станет моим учеником»
Дракалес продолжал шагать по пыльной дороге, собирая на себе всё больше и больше изумлённых взоров. Всякий, увидевший или услышавший о приходе диковинного существа в их земли, норовил поглядеть воочию на чёрного воителя в красных доспехах. Даже первоначальный шум людской толпы, зародившийся, казалось бы, раньше самого человека, стих и застыл в ожидании того, что должно свершиться вскоре. И в тот миг Дракалес отметил для себя странность одну — человек не страшится духа побед, что несёт бог войны за собой — он чувствовал это. Если смотрел люд на исполина с изумлением, то лишь потому как в диковину было видеть ваурда. Именно видеть, а не ощущать его могущество. Боевая аура предвестника войны не имела над ними власти. Она касалась их тел, проникала в их души, вселялась в их сердцах, но ничего не происходило. «Что это за сила, которая не позволяет гнетущей ауре победы довлеть над ними? — недоумевал бог войны, — Быть может, люди не так уж и никчёмны, — но после этого нашёл иное объяснение тому, — Нет же, люди просто ничтожны и не способны внутренним взором отделить угрозу от ничтожности. Их же сопротивляемость моему величию есть итог их слепоты — не видят во мне угрозы, покуда не начну сокрушать» И тут к грозному воителю из толпы выбежало человеческое дитя. Крошечный мальчик предстал перед ликом высокомерного ваурда и без какого-либо страха глядел в оранжевые глаза войны. Материнский шёпот непрестанно призывал несносного мальчишку вернуться, однако несмышлёныш имел интерес к незнакомцу и потому, невзирая на упрёки, спросил: «А как тебя зовут?»
Дети. Лиер ведал Дракалесу и о них. Дети есть воплощение людей, которые зовутся родителями. Объединившись в союз, именуемый семьёй, два человека порождают на свет дитя, которое будет носить признаки внешности и поведения первого и второго родителя. Дракалесу было открыто, что дети слабы и трусливы, неопытны и глупы, потому в сознании его рисовался образ ничтожного человека, ещё более ничтожного, нежели взрослый человек. Неспособно дитя поднять меч, не способно выдержать тяготы и невзгоды войны, не ведает тактик и манёвров, бежит от опасности и вовсе ещё пребывает на стадии развития и познания. Но ныне пред ним предстал мальчик. Дракалес без проблем прозрел его душу, увидел его сердце и выведал намерения. Возможно, Лиер ошибался. А, возможно, этот ребёнок был уникален. Но что видел ваурд теперь? Ни капли страха, ни намёка на бегство — только любопытство, которое этот малыш поспешил утолить. Любое бы иное дитя непременно было бы изничтожено в тот же миг, как предстало пред грозным ликом, но ваурд проникся толикой уважения к нему.
«Дракалес — имя мне, — отвечал ему громогласно ваурд, так что грохот его слов ещё долго оглашал округу своим могучим эхом, — И здесь я для того, чтобы пройти путь познания себя» Ребёнок убрал ладони с ушей и убежал обратно к матери, ведь гром напугал его. Люд же проникся уважением и трепетом перед огромным воителем, ведь кто из них сможет так громогласно высказать своё слово? Ваурд чуял, как трепетал буквально каждый. Словно загнанный в угол враг, ожидающий своей кончины, словно обессиливший беглец, готовящийся к смерти. Руки Дракалеса сжимались в кулаки, в них будущий томелон уже ощущал присутствие своих оружий. Осталось лишь призвать их — и всё, бога войны не остановить, война будет продолжаться, покуда воитель не ощутит себя победителем. Но кулаки разжались, оранжевое пламя, вспыхнувшее в глазах, вновь сделалось тлеющим угольком зрачка, расставленные ноги сошлись вместе — первое испытание Дракалес выдержал. Вражду в сердце бога войны может покорить лишь сам бог, и теперь он познал самообладание, понял, когда нужно воевать, а когда стоит повременить с этим. Возвысил голос во второй раз ваурд и громогласно сказал: «Держу я путь в столицу вашу. А потому спросить желаю, в каком направлении стоит мне путь держать, чтобы в скором времени прибыть туда?» Унялось эхо могучего голоса, но никто ответ дать не осмелился. Трепетали пред его величием все, и даже дети, которые были бесстрашны вначале, стали затыкать уши ладонями, чтобы не пугаться слов громких. Поняв же, что ответ здесь не прозвучит, путник ринулся далее. Люд, держась на безопасном расстоянии, следовал за ним.
Вскоре страх, источаемый людьми, изгладился, и всякий смотрел на ваурда уже с интересом. Однако стоило Дракалесу заговорить с ними, как они вновь прыгали в объятья этого гнусного чувства и не смели разомкнуть уст. И тут к нему подошла женщина. Страх неимоверный испускало её сердце, однако она возымела в себе силы, чтобы заговорить с незнакомцем: «Прошу прощение, великий и могучий Дракалес, но не могли бы Вы потише говорить? А то мой сын боится Вашего голоса»