Все тело повара задрожало от страха. Он посмотрел на чашу на столе, потом на ужасное выражение лица палача, который еще не думал оставлять его в покое. Протянув руку к чаше, он уже собрался взять ее в руку, но, подумав, отдернул ее назад и сказал стражнику:
- Влейте это вино ему в рот!
По приказу палача стражники взяли полную чашу со стола и приблизили ее к губам повара. Вдруг его ноги ослабели и он, потеряв сознание, упал на пол. Стражники оттащили его к середине кухни, и, нанося ему пощечины, пытали привести его в чувства. Палач подошел к печи и, взяв стоящую там кастрюлю полную воды, опрокинул ее на лицо повара:
- Не притворяйся!
Посмотрев на стражников, он приказал:
- Поднимите его!
Когда они подняли его с пола, он качнулся и, чтобы не упасть, зацепился одной рукой за край стола. Подняв обвисшую другую руку, он протянул ее к чаше и отпил из нее. Вдруг она со стуком упала на пол, и полнотелый повар, как подкошенный рухнул навзничь. Хотя стражники и попытались его подхватить, главный повар схватился за свое горло и захрипел, а потом, корчась, с вышедшими из орбит глазами, растянулся на полу.
Увидев это, палач завопил:
- Вино в бочке было отравлено! Срочно забейте ее крышку и отнесите ее в тюрьму и поместите в закрытом месте. Нужно проверить все вина и здесь, и в подвале. Может, яд подбросили и в другие бочки.
Теперь все подозрения палача-расследователя падали на главного повара. Он подумал: "Раз он с таким упорством не хотел его пить, значит, он знал, что вино было отравлено"
. Но по чьему указанию это было сделано, так и оставалось неизвестно.
Палач отправился к царю, чтобы доложить об этом происшествии. Тот внимательно его выслушал и дал указания проверить содержание всех остальных бочек, что были на кухне и в подвале.
Когда палач поклонился царю, собираясь удалиться, тот надолго задумался. После долгих раздумий он приказал:
- Через три дня казните Мехриджан и Чархана на городской площади. Пусть все видят, какой конец ждет тех, кто желает моей смерти и смерти преданных мне людей. Они будут казнены, как изменники.
Царица, все это время безмолвно сидевшая рядам с ним, потеряла сознание и упала на пол.
Когда палач нагнулся, чтобы ее поднять, раздался разгневанный голос царя:
- Можешь идти!
Девятая глава.
Прошло уже сорок дней с того времени, как Елисей держал в конюшне жеребят, что родились от крылатых жеребцов. Все это время он каждый день ходил вокруг нее и высматривал любую щель, куда мог проникнуть луч света даже тоньше острия иглы. А возвращаясь сюда ночью, он чуть-чуть приоткрывал дверь конюшни и отставлял для жеребят корм и воду. Затем он крепко-накрепко закрывал ее на замок и уходил обратно во дворец.
Когда пришел этот знаменательный день, Елисей приступил к осуществлению своего замысла. Стемнело. Сгорая от любопытства, он поспешил в конюшню. Волшебник был совершенно уверен, что его трепетные ожидания сбудутся.
Он открыл замок конюшни и, войдя внутрь, замер на месте. Вместо тех хилых жеребят с выпирающими наружу ребрами в полутемной конюшне стояли две крепконогие статные лошади. Волшебник не удержался и радостно, от всей души засмеялся. Подойдя к ним, он ласково погладил им головы и потрепал шеи. Затем он вывел их наружу и снова начал радостно смеяться. В лунном свете можно было видеть блеск свисающих с их лопаток больших крыльев. Елисей воздел руки в небо и сказал:
- Хвала тебе, Господи! Только ты решаешь, чему быть, чему нет!
Да, Елисей достиг своих желаний. Ведь теперь на этих крыльях можно было полететь, куда угодно.
Волшебник никак не мог придти в себя от охватившей его бурной радости. Он еще раз погладил лошадей по голове, а потом, все еще не веря своим глазам, потрогал их крылья и отвел обратно в конюшню.
После того, как он закрыл ее ключом, он внимательно огляделся по сторонам. Никто не должен был знать об их существовании. Если бы о них сообщили царю, то он, придумав какую-нибудь причину, без всяких колебаний приказал бы отобрать лошадей у Елисея, а самого приговорить к казни, например, как чернокнижника. Ведь ради сохранения свой власти он был способен пожертвовать даже Албанией. А упустить такой шанс во сто крат укрепить свое могущество, он бы себе не позволил...