В один из таких перерывов Эндрюс взял вдруг у Тейлора гитару, пристроил у себя на коленях и исполнил старый хит какой-то чокнутой группы многовековой давности. Пел он бездарно, блямкал по струнам еще гаже, но против ожидания, Тейлор не только не отобрал гитару (Уоррена однажды чуть не убил за то, что тот просто переставил ее на другое место), но и истерически подвывал ему, сгибаясь пополам и вытирая слезы тыльной стороной ладони. Эндрюс, который все и всегда принимал за чистую монету, отбросил гитару и вернулся к своим отжиманиям. Уоррен смотрел, как ходят у него мышцы под кожей, погибая от бессильной ненависти к его белесым волосам и мокрой спине, и был рад, когда тот досадливо растянулся на полу и положил голову на руки, прекратив распространять по комнате волны своего душка.
— Без нагрузки не то, — объяснил Эндрюс нагнувшемуся к нему Теду. — Свой вес я нормально поднимаю, а для прогресса нужен какой-то утяжелитель. У тебя нет ничего подходящего?
Уоррен еле удержался от того, чтобы предложить опустить ему на хребтину железную кровать. Тейлор поискал глазами что-нибудь похожее на груз, не нашел, и недолго думая уселся Эндрюсу на плечи.
— Давай, — хихикнул он. — Я тяжелый. Можешь представить, что я ранен, а ты моя последняя надежда.
— Тогда лучше ляг, — предложил Эндрюс. — Равномернее будет.
Тейлор лег, Эндрюс начал свои отжимания. У Уоррена потемнело в глазах, когда на какую-то долю секунды он увидел на лице Теда, растянувшегося на спине Эндрюса, зачаток гримасы, непонятной стороннему наблюдателю, но зато так хорошо знакомой ему самому. Она была зеркальным отражением того, что он сам неоднократно видел в зеркале ванной, тайный код мизерного, усеченного до точки удовольствия, растерянность пополам с удивлением, подводное извержение вулкана, выдающее себя легкой рябью на поверхности, подводные сонары, крик касаток, паника среди акустиков.
— Хватит, — визгливо крикнул он. — Тут не спортзал, запах уже как в конюшне. Эндрюс, тебе не будет слишком трудно посетить душ прямо сейчас? И заодно открыть окно, чтобы проветрить место, где мы, вообще-то, спим?
Вайз и Мартинес удивленно подняли головы от своих информаториев, Тед скатился со спины, и Эндрюс встал.
— Ладно, о`кей, — мирно сказал он. — Извини. Тед, открой там окно, я пойду, сполоснусь. Наверное, на сегодня и вправду хватит.
Он неторопливо стянул полотенце со спинки кровати и удалился за дверь душевой. Тед молча посмотрел ему вслед, прошел к окну и открыл створку, свесившись наружу. Уоррен взглянул на его спину в майке с пятнами пота, брезгливо поморщился и открыл шкаф, вытянул оттуда запасную футболку, не глядя на размер. Когда через пять минут Тейлор вернулся к своей койке, Уоррен встал на его пути и протянул ему майку.
— Переоденься, — ровно сказал он. — Ты весь мокрый, простудишься.
Тед посмотрел на него отсутствующим взглядом и отпихнул его руку.
— Я сказал — переоденься, — прошипел Уоррен, хватая его за плечо. — Брось эту мерзость в стирку, она воняет, как Эндрюс.
— Пошел на хрен, — сказал ему Тейлор с неожиданной ненавистью, чистой, как цвет его глаз. — Пошел ты к чертовой матери на хрен, Уоррен.
They bought a souped up jittny, was a cherry red fifty three
They drove it down to Orleans to celebrate their anniversary
It was there where Pierre was wedded to the lovely Mademoiselle
«C'est la vie» say the old folk, it goes to show you never can tell
Температура в зале постепенно нарастала, танцпол заполнялся, напитки в бокалах становились все крепче, а смех и вопли все громче. И вдруг неожиданно музыка прекратилась. Уоррен поднял голову — Тейлор, смеясь, перекидывал лямку соло-гитары через плечо и разговаривал с ударником. Два года его собственной терапии. Сладость или гадость?
Судя по начальным аккордам, это была старая песенка о любви, сочиненная огромное множество лет назад, как и все, что исполняла училищная гаражная самодеятельность. «Love me tender, love me sweet, never let me go…». Прожектора осветили Теда до сияющей белизны, в которой его волосы и ресницы стали угольно-черными. Гитара мешала ему приблизиться к микрофону вплотную, но звуку это помехой не было. Волна его голоса (за секунду до того, как он открыл рот, визуальное воплощение ее Уоррен внезапно увидел как прозрачное, застывшее в верхней точке перед падением цунами) прокатилась по залу и затопила его, разговоры стихли сами собой.