Аттестат зрелости

Вика. Добрый день! А мы занимаемся… Вы не знакомы? Это — Клава Попова.

Валентин (подавая руку). Листовский.

Клава. Попова. У нас в школе литературный маскарад на днях, вы будете?

Валентин. Нет. Я всегда скучаю на вечерах.

Клава. А если я очень попрошу?

Валентин. Боюсь, что не поможет даже это. (Вике.) Я прочел вашу книгу, Вика.

Клава (обиженно). Я пойду.

Вика. Куда ты, Клавочка?

Клава. Мне надо… в одно место… (Валентину.) Так вы не придете?

Валентин. Нет.

Клава. Всего хорошего.

Валентин. И вам того же.

Клава, обиженная, уходит.

Вика (смущенно). Ну, как ваш братишка?

Валентин. Спасибо, ему, кажется, лучше.

Вика. Ну, я пойду.

Валентин. Подождите, Вика. Скажите, ваш любимый предмет — литература? Что, угадал?

Вика. Угадали. А вы, я слышала, будущий математик?

Валентин. Я люблю математику. И, говорят, умею мыслить отвлеченно, но она мне нужна не для отвлеченной цели.

Вика. А для чего?

Валентин. Вы слышали когда-нибудь о комсомольцах-стратонавтах: Федосеенко, Усыскине, Васенко?

Вика. Отец нам о них рассказывал. Это были смелые люди. Они поднялись на стратостате и побили мировой рекорд.

Валентин. Они заплатили за это жизнью. Их, так же как Икара, первого человека, поднявшегося в воздух, погубило солнце. А я хочу построить новый стратостат, которому ничто не будет угрожать. Я уже даже начал работу.

Вика встает.

Куда вы? Погодите…

Вика (нерешительно). Но мне надо…

Валентин. Хотите, я вам прочту стихи о стратонавтах? Хотите? Я никому не читаю своих стихов, Виктория, только вам…

Вика. Ну хорошо, читайте. (Садится на скамейку.)

Валентин.

Когда-то разбилось об острые скалы
Прекрасное, юное тело Икара,
Он в небо подняться задумал, и кара
Постигла за то, что отважно искало
Мятежное сердце дорогу сквозь тучи.
Лежит его тело, разбившись о кручи,
Растаяли крылья его восковые,
Сложили легенды о нем вековые,
Сквозь сказки, и песни, и давние были
О дивном полете его не забыли…
Зачем узнавать нам о том, что он не был?
Мы верим, он взвился в холодное небо,
Разбился, слетелись на труп его грифы…
Пусть правдою станут прекрасные мифы…
Я знаю людей, современников наших,
С сердцами Икара, с его же бесстрашьем…

Нет, Вика, я не буду вам читать всего, как они летели, как достигли рекорда, как разбились, я только самый конец…

Ребята, родные в Москве вас не встретят
Цветами, улыбками, рукопожатьем,
Вас больше у старта пропеллера ветер
Горячим дыханьем своим не охватит.
В Кремлевской стене, за железной оградой,
Три новые урны построились рядом.
Столетий опять проползут вереницы,
От времени книг пожелтеют страницы,
Но память о вас никогда не угаснет,
Как память о смелых. Как память о счастье!

Вика. Как память о счастье! Хорошо…

Валентин. Я построю стратостат и поднимусь на нем, и если мы достигнем их рекорда — а может быть, поднимемся еще выше, — я приду к Кремлевской стене, поклонюсь урнам, в которых покоятся три отважных комсомольских сердца, и скажу: «Дорогие товарищи! Ваше дело довершено. Мы приняли от вас эстафету и донесли ее до финиша. Вы указали нам путь к звездам. Вы помогли обогатить советскую науку». (Смущен своим высокопарным слогом.) Что-нибудь в этом роде, попроще, конечно.

Вика (вставая). Вы прочтите мне эту поэму всю. Валентин. Вика, подождите. А вы будете на вечере? Вика. Конечно.

Валентин. А почему вы не спросите, буду ли на вечере я?

Вика. Но я же слышала, что вы сказали Клаве.

Валентин. Вика, я буду на вечере.

Вика. Вот и хорошо. До свидания. (Уходит.)

Валентин. Вика, подождите.

Вика (за сценой). До свидания…

Валентин садится на скамью, срывает ветку черемухи, нюхает ее и напевает в самом мечтательном настроении. Входит Женя.