Но теперь он чаще ходит в соседние села за нужными для кузницы материалами и инструментами. Управитель «общественного хозяйства», бывший петлюровец, вернувшийся в село с приходом фашистов, толстый рыжий Саливон с обвисшими свекловичного цвета щеками всегда, когда это нужно, выписывает «аусвайс»[1], и Юрко, возвращаясь, приносит то новые клещи, то тиски, то какой-нибудь особенный ключ. Да и не только это. Часто карман его оттопыривает граната. Пистолеты он прячет за поясом брюк, а винтовки переносит по частям, раза за три-четыре. Все это он, разобрав, прячет в куче железного лома.
Ездит Юрко на станцию за углем. Углем, правда, теперь не снабжают, но Юрко достает его у рабочих на станции. Выменивает на муку. А те тянут с немецких паровозов.
Возвращаясь домой, под углем всегда везет одну-две винтовки и несколько пачек патронов. А однажды притащил даже ручной пулемет. Все это выдает ему по паролю сторож с элеватора. Где тот берет — Юрко не знает и не интересуется. Хватит с него и того, что он делает. А работа эта увлекает его остротой риска, таинственностью. Вот везет он уголь. Навстречу — фашистская автомашина. Юрко всегда вежливо здоровается с немцами, а сам думает: «Если бы ты, дурак, знал…» И при этой мысли веселеет.
Часть оружия, чтобы не накапливалось в одном месте, передает на маслобойню. Там работают теперь Степан Федорович и Сашко. Став инвалидом, Степан Федорович уже не помышляет о том, чтобы перейти линию фронта. Он — прекрасный мастер по двигателям. Сам вызвался привести в порядок на маслобойне поврежденный бомбой паровик. (В районе никто не сумел или не захотел его починить.) Фашисты были очень этим довольны: они перерабатывают колхозные подсолнухи и отправляют масло куда-то в свою ненасытную неметчину.
Но двигатель работал исправно только первые пять дней. Потом стал часто портиться. День работает, а неделю простаивает. Степан Федорович ремонтирует, жалуется на то, что невозможно достать нужные запчасти, что все изношено, быстро срабатывается. Довольные первым ремонтом, фашисты терпят все это и пока еще верят ему.
У брата как-то незаметно для Юрка наладились широкие связи. В кузнице бывают многие люди — знакомые и незнакомые. Беседуют о войне, осторожно — о фашистах, о фронте. Совсем незнакомые приходят сюда редко. И ненадолго. Брат промолвит несколько вроде незначительных слов, и они исчезают. Теперь по вечерам у них в доме тоже часто бывают гости. О чем-то совещаются с братом, а Юрко тем временем стоит на посту. Потом они уносят собранное Юрком оружие, а через несколько дней появляются новые. Изредка кто-нибудь из гостей остается ночевать. Одного такого юношу Юрко даже отвез на станцию к знакомому сторожу с элеватора. У юноши был тяжелый чемодан, и об этом чемодане Юрко вспомнил лишь неделю спустя, когда все заговорили о взорванном фашистском эшелоне с боеприпасами.
Жизнь теперь вообще стала еще напряженнее. Люди шептались об убитом коменданте, о подожженном фашистском складе, об обстреле автоколонны. Обо всем этом Юрко слышал на улице от посторонних людей, а в доме на такие темы никто никогда не говорил. Расспрашивать брата не решался. Дмитро постепенно приучил его сдерживать свое любопытство. Он аккуратно выполнял поручения и этим довольствовался. В упоении риска никогда и не думал об опасности. Верил в Дмитра. Надо слушаться его, делать так, как он велит, и все будет, должно быть в порядке. Ничего особенного не случится. Рисковал Юрко весело, иной раз не понимая всей глубины опасности, а иной раз посмеиваясь над ней. Радовался каждому новому поручению и, берясь за него, верил, что все кончится благополучно. Брат вселял в него спокойствие самим своим присутствием, своим ровным голосом, будто заслоняя собой все страшное.
Однако случилось так, что и Юрко испугался.
Стояла зима. Несколько дней подряд вихрилась метель, сыпала колючим снегом, потом затихла. Ударил сильный мороз. Снега лежали глубокие. Фашисты грабили крестьян, отнимали у них тулупы и валенки, бабьи платки. По селу проползали обозы, шли воинские части. Останавливались на ночлег. Почти у всех солдат были распухшие черные руки, побелевшие отмороженные носы и уши. Взбешенные всем этим, фашисты еще больше распоясались. Отнимали теплые вещи, требовали самогона, а опьянев, избивали людей, стреляли куда попало, стаскивали с печи детей и стариков и сами забирались туда. Ломали плетни, заборы и двери. Сами натапливали печи так, что часто загорались крыши. За короткое время произошло много пожаров и диких, жестоких убийств.