Ослепленный утренним светом, Левко плотно смежает веки и глубоко, полной грудью вдыхает живительную смесь по-особенному сейчас острых, неповторимо ароматных лесных запахов…
— Не останавливаться! — рывок за веревку. — Не оглядываться!.. Может, все-таки завязать ему глаза?
— Да… пускай уж!
— Налево и прямо вдоль берега!
Еще два-три десятка шагов по колено в холодной утренней воде, мимо камышей, через осоку, пробираясь в водяных лилиях, под нависшим над самой водой шатром вербовых ветвей. Потом еле заметная в лесных зарослях узенькая тропинка. Спускаясь с пригорка, она срывается прямо в воду.
— Налево. На тропинку. Прямо, по тропинке. Не оглядываться!
…Не оглядываться!.. Не оглядываться!..
Ни дуновения ветерка, ни малейшего шума. Спят деревья, травы, спят вода и воздух, спят птицы. Или же только притаились в ожидании близкого уже солнца… Над самой водой — куст калины, весь в гроздьях покрасневших ягод. Сомкнулись над тропинкой ветви буйнолистного орешника. Почти в рост человека вымахали папоротники, побеги бузины. Колючая ежевика с синими, будто бы повитыми туманцем, ягодками густо заплела длинными колючими плетями темный ивняк.
…Не оглядываться!.. Не оглядываться!..
Узенькая тропинка крутыми витками продирается среди кустов куда-то вверх… Шагает по этой тропинке Левко Невкыпилый. Мягко ложатся ему на плечи шершаво-холодные лапы орешника, касаются щек, скатываются за воротник холодные тяжелые шарики росы. Лес тихий, окутанный утренним сном, весь в серебристо-синей измороси… Скоро-скоро, через какое-то короткое время под первым, несмелым еще солнечным лучиком заискрится, заиграет это синеватое серебро мириадами золотых огоньков, засияет всеми цветами радуги… Вот только успеет ли увидеть все это старшина Невкыпилый?..
…Идти прямо… Не оглядываться!..
Он идет, так и не видя своих конвоиров, так и не взглянув в лица своим друзьям-врагам, которые провожают его сквозь эту лесную сказку в последний далекий путь. Такой далекий, что из него никому и никогда не было возврата.
Правда все это или только мерещится ему?
Неужели это он, Левко Невкыпилый, старшина Невкыпилый, Лев Никанорович Невкыпилый (он любил и настаивал, чтобы называли его именно так — Лев!), полный сил, молодости, энергии, желаний, надежд и планов, идет по этой сказочной тропинке для того, чтобы всего лишь через несколько шагов превратиться в ничто?!
Он, наполненный горячим трепетом жизни! Человек, в сознании которого может вместиться вся необозримая вселенная! Он, кто был уже студентом, читал Толстого и Шевченко, знал наизусть огромное множество чудеснейших стихов, изучал философские системы и строение атома, постиг величие и бесконечность невидимых миров!
И виноват, наверное, в этом ужасном, что с ним сейчас происходит, он сам. Только он! Чего-то недосмотрел, чего-то недодумал. Где-то в чем-то не так повел себя. Перехитрил, выходит, самого себя…
…Не оглядываться!.. Не оглядываться!..
И самое бессмысленное, самое невероятное, что все отнимут у него свои, родные люди, ради которых он не жалел даже самого дорогого — жизни!
Как это по-настоящему страшно, когда — свои. Нет, вероятно, ничего страшнее, ничего трагичнее.
Но не нужно, не нужно… Страх, он, оказывается, в нас самих. И не бояться смерти — великое искусство. Быть может, самое великое и самое страшное из искусств!
…Не оглядываться! Не оглядываться!..
А так ведь хотелось бы дожить до нашей победы! Только бы до победы! Ибо самое страшное то, что не доживет он, не увидит и не почувствует победы! Нашей! Его победы!..
…Не оглядываться!.. Не оглядываться!
ЛЕЙТЕНАНТ ПАРФЕН ЗАМКОВОЙ
Ночь лунная. Небо звездное, чистое. А внизу — бездонная темнота. Летишь — и не знаешь, когда, куда и как долетишь. Нужно подготовиться к приземлению, а определить приземление можно лишь приблизительно. Что там внизу, под ногами?
Где-то сбоку, под необычайно большим, густо-малиновым шаром луны, сверкнули и сразу же исчезли из глаз какие-то костры. Мелькнули, и сразу же что-то заслонило их… Куда он падает?
Сильный, неожиданно острый удар снизу в левую подошву так, будто кто-то выстрелил с земли и пуля прошила все тело до самого темени. Левая нога сразу же перестала ощущаться. Правая же еще летела в пропасть сквозь мгновенную вспышку шума и шелеста. Успел еще понять, что резко заваливается на правый бок. И все…