Напряженно, затаив дыхание, хлопцы ждут… В лесочке, среди деревьев и кустарников, пронизанных золотистыми лучами предвечернего солнца, все еще стоит глубокая тишина… Глубокая и жуткая.
Петро выжидает — напряженный, подтянутый, готовый к любой неожиданности: побежать, упасть на землю, нажать на спуск автомата или швырнуть гранату. Он весь — внимание, весь — слух и зрение. Глаза широко открыты, ноги как пружины, одна рука сжимает гранату, другая — автомат… Как это начнется? И чем закончится? С чего придется начинать — с автомата или с гранаты?..
Ожидание долгое, напряжение невыносимое. Время, казалось, тянется не минутами, а по крайней мере часами.
А потом все закружилось вихрем, так что разведчик не успевает фиксировать в памяти свои и чужие действия. Все происходит как бы само по себе, как бы в тумане. А он — Петро — просто стоит и слушает, наблюдает все это со стороны…
Разом возникает, надвигаясь, монотонный однообразный гул. Слитный, будто дружный дождь по соломенной крыше, шорох ног… И, прорываясь сквозь этот шорох, где-то совсем близко хриплый, скрипучий голос:
— Дистанцию!.. Мать вашу так… Не разрывайся! В отару не сбиваться, болваны!.. Дистанцию!..
Рядом, всего в трех шагах, качнулась и отошла в сторону ветка бузины. И, будто из воздуха появившись, высунулась чья-то харя… В почти такой же, как и у Петра, пилотке, только надетой почему-то поперек, под круглым носом тараканьи рыжие усы, круглый разинутый рот и такие же округленные, испуганно-застывшие глаза. На какой-то бесконечно длинный миг эта физиономия упирается невидящим взглядом в лицо Петра, будто ожидая чего-то необычного — взрыва, выстрела, и потом вдруг облегченно вздыхает:
— Х-ху!.. Ну, что там?..
— А что? — внешне спокойно, но каким-то деревянным голосом переспрашивает в свою очередь Петро.
— Что ты там видишь?
— Тебя вижу.
— Э!.. Слушай, давай лучше вместе… Ближе друг к другу. Не так страшно.
— Давай! — охотно соглашается Петро, сбрасывая внезапное оцепенение. — Эй, Павло, давай-ка ближе!
Рыжий полицай с тараканьими усами, пожилой уже мужчина, медведем проломившись сквозь кусты, подходит к хлопцам.
— Тю!.. — восклицает не то с досадой, не то с удивлением. — А я думал…
— Индюк думал и сдох, — почти механически парирует Петро.
Где-то позади, удаляясь, вероятно двигаясь вдоль цепи, сыплет матом обладатель скрипучего голоса:
— В отару, в отару не сбивайтесь, как овцы… так вас… растак!..
Рядом с хлопцами и рыжим уже ломятся через кусты еще четверо или пятеро. В синем мундире, в изодранном немецком кителе, в черном пиджачке с белой повязкой на рукаве, а один в зеленой, такой, как и у парашютистов, стеганке.
— А я думал, Петро, — совсем уже осмелев среди людей, заканчивает усатый.
— Так я же Петро и есть! — улыбается в ответ Гаркуша.
— Гы!.. Может, и Петро, да только не тот. Тот вон он!.. А вы, хлопцы, откуда же? Терногородские или из Скального?
— Бери еще дальше, — включается в игру Павло Галка. — А ты?
— Я что. Я здешний. Новобайрацкий. А вы не иначе откуда-нибудь из Гуманя?
Слово «новобайрацкий» на миг чудно как-то вспыхнуло в голове Петра, кольнуло тревожно и коротко, будто тонкой иглой, и сразу же, не задерживаясь в сознании, сгладилось. Задумываться некогда.
— Нет, дяденька, мы, почитай, из самого Донбасса! — теперь уже прямо отвечает полицаю парень.
— Хе! Занесло вашего брата куда! — заключает усатый, совсем не удивляясь, а радуясь, что пробивается сквозь опасный лес не в одиночестве и что есть с кем душу отвести. — А в Балабановку четверо аж из Харькова прибилось! А у нас тоже есть один, из самого Ростова топает… А на Донбассе где же вы служили?
— В макеевской полиции.
— А теперь, выходит, в Скальном? Вакуированные, выходит?
— Выходит, — неопределенно тянет Петро.
— Сегодня там, а завтра еще где-нибудь, — помогает ему Павло.
— Вы, получается, теперь у Дуськи, — встревает в разговор еще какой-то, в пиджаке, в военной фуражке и с карабином на веревке вместо ремня.
— А нам все равно, у Дуськи или у Гануськи, — уже наглеет Павло.
— Что и говорить… Перепуталось все, грешное с праведным, — жалуется усатый. — Уже и не поймешь, где наши, а где скальновские… Нагнали людей незнамо сколько. Давай, давай, — слегка подталкивает он Петра в спину, — не отставай. У тебя ведь, что ни говори, автомат. А с моей хлопушкой на них не полезешь. Вооружены они знаешь как!