За одним из этих переулков, кажется, уже за последним, дорога круто срывается вниз.
— Придерживай, придерживай! Там очень крутой спуск! — кричит сзади Макогон.
Туго натягиваю вожжи. Кони, приседая на задние ноги, чуть не обрывают шлеи.
Хаты остались где-то позади, отошли в сторону. Слева и справа за валами заросших густой дерезой рвов огороды и сады. Навстречу снизу в лицо туго бьет прохладой. Из сумерек выныривают высокие вербы. Овраг. Левады. Плес. Деревянный мостик через речушку, и за ним слева журавль над срубом колодца.
Макогон, забрав у меня вожжи, направляет коней прямо к длинному корыту, приказывает:
— Не мешкать! Скорее в левады и домой!
Он прыгает с телеги, подходит к корыту и разнуздывает коней.
Осматриваюсь по сторонам. Узнаю улицу, которую пересекал позапрошлой ночью с парнишкой, лица которого даже не запомнил.
Скрипит журавль, звякает цепь. Макогон выливает в корыто ведро за ведром. Кони, пофыркивая от удовольствия, пьют холодную воду.
Хлопцы какое-то мгновение сидят, потрясенные и тихие, как цыплята, не понимая, где они, что с ними происходит, что будет дальше и для чего им развязывают руки.
— Скорее! — приказываю уже я и сую им в только что развязанные руки автоматы. — Все, все забирайте! Вот здесь, в передке. И за мной…
Они не переспрашивают, не выясняют. Однако не задерживаются.
Перепрыгивая неглубокий окоп, бегу вьющейся в зарослях лозняка и бурьяна тропинкой.
Ребята удивительно спокойно и расторопно следуют за мной.
Отбежав сотню-другую шагов, останавливаюсь на полянке. Они с разгону наскакивают на меня и, еле удержавшись на ногах, замирают.
Поворачиваюсь к ним лицом и снимаю с головы брыль. Блестящие вытаращенные глаза. Бледные в лунном освещении лица.
— О-о-о-о! — наконец выдавливает Петро Гаркуша.
— Т-так, это же вы… товарищ капитан! — то ли с упреком, то ли с восторгом восклицает и Павло Галка.
Пока добираемся по уже знакомой мне тропинке к риге Макогона, хозяин, оказывается, уже ждет нас дома. Когда я, спрятав ребят в риге за снопами, выхожу во двор, серые уже стоят головами к бричке, распряженные. Макогон вышел мне навстречу со стороны амбара, из густой тени. Вошли в хату, закрылись на кухне…
Внешне Макогон казался совсем спокойным. Сел рядом на топчан, положил фуражку, достал сигарету, прикурил от лампы.
— Ну, вот… — сказал, выпуская дым через ноздри. — Можно сказать, с креста сняли твоих «святых»… А хлопцы у тебя, оказывается, бравые, не пищат… Молодцы, одним словом! Только забирай ты их, ради господа бога, и уматывайтесь от меня как можно скорее! А то свяжешься с вами, сам головы на плечах не удержишь. — Он утомленно улыбнулся, жадно затянулся сигаретой. — Они, бедняги, конечно, ничего не поняли… Так условимся, что им и знать ничего не следует. Ведь это ни к чему… Одним словом, обо мне ни звука…
В три затяжки выкурив всю сигарету, он поднялся на ноги, бросил окурок в ведерко под шестком, зачем-то прислушался, как там зашипело.
— Ну что ж, капитан… Сейчас я все-таки поеду в жандармерию. Думаю, так будет лучше. А вас моя Парася тем временем проведет к Цымбалу. Он, Цымбал, все эти хитроумные подпольные штучки знает. Ему и карты в руки. И устроит и связь поможет наладить. Меня же вы не знали, не видели и вспоминать не должны. Меня для вас не существует. — Минутку помолчал, задумался, даже глаза закрыл. — Ну что ж, желаю тебе удачи, капитан! Как говорится, будь здоров и не поминай лихом… Кто его знает… Не скоро, вероятно, не скоро, а быть может, когда-нибудь еще и встретимся…
Горло мне что-то подозрительно стиснуло. Я крепко-крепко сжал его большую, тяжелую, с твердыми узловатыми пальцами ладонь.
— Спасибо, товарищ Макогон. За все спасибо.
— Бога благодари, — вероятно, чуждый всяким сантиментам, пошутил Макогон.
Известными лишь ей глухими тропинками жена Макогона вывела нас из села. Она, видимо уже привыкшая к ночной тревожной жизни, часа три водила нас по степным глухим ярам и лесополосам. И только под утро вывела в Балабановку к Цымбалу.
Пожилой, сухощавый сапожник встретил нас в вишневом саду в конце огорода. Поздоровался буднично и просто, как будто случайно встретился с близкими соседями после недолгой разлуки. Пожал каждому руку, сказал неторопливо:
— Так вот вы какие! Шуму, можно сказать, на целую область. А сами, оказывается, совсем молоденькие. Ну, что же… Молодцы, хлопцы, молодцы!