— Кремешок никудышный, — с сожалением произнес рябой.
Юрко достал из кармана пару своих и предложил:
— Возьмите. У меня целый десяток. Одному немцу в кузнице рессору приварили, так он штук двадцать дал.
Загорелись глаза у второго, низенького, с плоским лицом. Дал и ему несколько кремешков. Закурили.
— Холода начались, надо бы у деда мешком шелухи разжиться, — мимоходом сказал Юрко.
На полицаев это не произвело особого впечатления. Один потер посиневшие от холода руки.
— Да, зима на носу. Холодно. А ты стой тут черт знает чего.
Юрко спокойно, не оглядываясь, направился к дверям.
В помещении угостил деда куревом, и тот стал помогать ему. Бросал лопатой шелуху в мешок. Юрко досадовал, не знал, как быть. Потом решился:
— Спасибо, дедушка. Я тут вчера ткнул куда-то моток проволоки. Ворота привязать надо. Последите-ка за теми барбосами.
Пока дед, покряхтывая, подошел к окну и выглянул на улицу, Юрко быстро разгреб лопатой большой ворох. Нащупал коробку из плотного картона, бросил в мешок. Потом отыскал и шнур, немного походивший на обычный телефонный провод.
— Вот и нашел, — показал деду один моток. — А теперь, дедушка, подержите мешочек, а я досыплю.
Полицаи все еще торчали у маслобойни. Красными, озябшими и чуть дрожащими пальцами Юрко свернул цигарку. Закурил. Надо было сказать что-нибудь на прощанье, и он улыбнулся:
— А дед Юхтем совсем уже ничего не слышит. Глух как пень.
— Да уж, — согласился с ним рябой. — Хоть над ухом стреляй — не услышит. Сторож подходящий.
Юрко вскинул мешок на плечи и неторопливо зашагал по улице. Сгибаясь под тяжестью ноши, с детской радостью улыбался. Мысленно ругал полицаев: «Остолопы! Блюдолизы фашистские!» — и придерживал рукой карман, чтобы не болтался пистолет. Ощущал огромное облегчение, но чуточку жалко было, что не пришлось пустить в ход оружие.
…Сашка пытали в жандармерии уже десять дней. Сперва он отвечал лишь одно: «Не знаю, не видел, не слышал». Потом упрямо молчал, весь избитый, искалеченный, держался смело и даже дерзко. Ругался, проклинал, издевался. Сперва его до бесчувствия били плетками, потом раскаленным железом жгли руки, расписывали грудь и спину. Сашко терял сознание. На десятый день жандармы, опасаясь, что он умрет, не сказав ни слова, оставили его в покое. Рябой полицай рассказывал кому-то, что Сашко лежит весь окровавленный и распухший. Одежда прилипает к телу, и сосед по камере все время обливает его водой. Сашко глухо стонет и не отвечает никому ни на один вопрос.
Дмитро принимает какие-то меры. Какие именно, Юрко не знает. Но он видит, что озабоченный брат часто исчезает куда-то; иногда посылает его с поручениями то к учительнице Галине Петровне, то в соседнее село. На той неделе, ночью, приходил к ним какой-то человек. На целый день отлучался Степан Федорович. Юрко понимал, что все это связано с судьбой Сашка. Но имя его вслух произносили лишь изредка. Действовали молча.
Было ясно, что разрабатывали план бегства или нападения на полицию. Но осуществить его не успели. На тринадцатый день, неожиданно для Дмитра, Сашка под усиленным конвоем вывезли из села. Еще некоторое время ходили слухи, что он сидит в тюрьме в областном городе. А потом след его потерялся где-то в далеких и страшных концлагерях.
Ни о чем не рассказал Сашко фашистам. А знал многое.
Накануне Октябрьских торжеств поехал Юрко на станцию за углем. В местечке и на самой станции было тревожно. Жандармы и полицаи разъярены. По дороге на станцию у Юрка восемь раз проверяли документы. На первом пути стоял санитарный эшелон. Немецкие солдаты суетливо переносили раненых. На каждом шагу торчали жандармы в голубых шинелях, злые, как растревоженные осы.
Тяжелые, низко нависшие тучи сеяли мелкий мокрый снежок. Тускло и серо было вокруг. Шумели мокрые деревья, и противно каркали вороны, стаями слетаясь к станции. Где-то на путях, усиливая чувство тревоги, пронзительно гудел паровоз.
На элеваторе Юрко узнал: в эту ночь недалеко от станции взорвали военный эшелон. Теперь расчищают пути и подбирают убитых и раненых. Их — сотни.
Дома рассказал об этом Дмитру. Скупой на слова и обычно молчаливый, брат никогда не говорил Юрку ничего лишнего. Ничего о своем отношении к происходящим событиям, ничего о собственных впечатлениях и настроениях. Только о том, что необходимо для работы.
А теперь, выслушав рассказ Юрка, брат улыбнулся. Внимательно поглядел на него. В глазах вспыхнули колючие, злорадные огоньки. Вспыхнули на миг и погасли.