«Туда», — махнул рукой в заснеженную степь Семен.
«А мы как раз именно оттуда… Жаль, сватами не будем. На вот, хоть закури с горя немецкий гостинец. Сам фон Паулюс угощал», — достал он из объемистого деревянного ящичка еще одну сигару.
«Благодарю, я, брат, непьющий с детства», — отшутился в свою очередь и Лутаков. И не успел еще отойти, как вслед за ним бросился высокий парень в тугих новеньких ремнях и с желтой кобурой поверх щегольского полушубка, с сержантскими погонами на плечах.
«Семен! Семен, эй, слышь! Семен, подожди!»
Семен сразу даже не сообразил, что это окликают его.
Отвык уже от такой формы обращения. Когда же, наконец, оглянулся, увидел: к нему бежит высокий, совершенно незнакомый человек со смолисто-черными усами на молодом, обветренном лице.
Не останавливаясь, налетел он на Семена, сгреб, смял длинными сильными руками, прижал к груди, оторвал от земли, крутанулся вместе с ним, снова поставил на снег.
«Мать родная, ей-богу, это ты, Семен! Ты или не ты?»
«Да я! — крикнул в ответ Семен, с трудом сдерживая слезы. Из-за этих проклятых усов он не мог узнать Петра, только по голосу догадался, что это он. — И откуда ты их взял?!»
«Кого?»
«Да усы же!»
«Тю! А я думаю… Еще с прошлой зимы. Привык уже. Вроде бы не так губы мерзнут. Да и носу теплее».
Какое-то мгновение они стояли молча, похлопывая друг друга по плечу и осматривая сияющими, влажными от волнения глазами.
«Петро…»
«Семен…»
«И скажи ты… Нужно же, чтобы вот так, а?!»
«Вот и я говорю!»
Все это было таким неожиданным, ошеломляюще радостным, почти невероятным! Хотелось так много сказать друг другу, что в груди распирало, перехватывало в горле и словно совсем не было слов. Стояли оба бледные, широко улыбались — улыбки эти, казалось, вот-вот перейдут в слезы — и только помаргивали глазами.
«Семен!»
«Петро!»
«Вот это да!»
«Как ты, Семен?»
«Да вот, как видишь. Живой. А ты?»
«И я».
«Ну, а как же там… Как же там наша старенькая?» — совсем растерявшись, забыв обо всем, спросил Семен.
«А что там… — так же машинально начал было Петро. И вдруг спохватился. Закончил тихим, грустным голосом: — Будем надеяться на лучшее. Может, как-нибудь и там все обойдется. Я же, Семен, знаешь, когда последний раз был дома? Второго июля, в сорок первом…»
А вдоль колонны от группы к группе уже летело возбужденное:
«Сержант Лутаков брата встретил… Сержант Лутаков родного брата встретил».
И кто им только сказал, что именно брата? Само оно в воздухе разлетелось или еще как? И уже кто-то отвинчивал крышечку баклажки, наливая в нее крутой донской самогон, а кто-то предлагал — как-никак, а такая встреча! — чистого спирта. А кто-то уже нарезал ломтиками мерзлое розовое сало. И встреча эта, оказывается, стала праздником не только для братьев… Каждый хотел хоть как-нибудь, хоть чем-нибудь участвовать в нем, прикоснуться душой, получить свой паек душевного тепла и внести свой взнос в такое радостное событие…
Никто и не заметил, как где-то в голове колонны прозвучала команда трогаться.
«Семен, пиши! Обязательно пиши, не ленись», — уже нащупывая валенком ступеньку кабины, наказывал Петро.
«Да подожди! — спохватился Семен. — Куда же «пиши»?.. Глупые мы с тобой. О самом главном забыли!»
И лишь после этого обменялись номерами полевой почты, записав их на обрывках бумаги и завинтив в солдатские «смертные» медальоны.
«Ну, будь здоров, Семен!»
«Будь здоров и ты, Петро!»
Петро прислонился к щеке Семена своими теплыми и мягкими, будто детский чубчик, усами. А потом, уже высунувшись из кабины, на ходу повторил:
«Будь здоров, Семен! Теперь уже, видно, дома встретимся!»
«В Берлине, Петро!»
Минуту-другую Семен шагал еще рядом с машиной, потом следом за нею, а потом остановился…
До весны Семен получил от брата четыре письма-треугольничка. Писал ему и сам. А вот встречаться им больше не пришлось. Да уж и не придется. Никогда. Около двух месяцев не было от Петра ни слова. А потом вдруг пришло извещение. Где-то в районе Барвенкова… при выполнении важного задания…
Не дождется уже мама ни невестки, ни внука от Петра. И что же он, Семен, ей теперь скажет? Как сможет сказать ей т а к о е? «Нет! Ничего я сейчас ей не скажу! Не видел Петра, не встречал. Пускай уж потом… Тогда вместе с победой… хотя и не легче, но все же… все же как-то не так…»
Когда Семен постучал в угловое окошко, а потом подошел к двери, потрогал за щеколду, мать тотчас же смело отодвинула засов. И спросила: «Кто там?» — уже после того, как дверь была открыта.