Однажды жандармы привезли откуда-то и заперли в полиции нового узника. Надо было узнать, кто он и за что арестован. Завязались бои партизан с гитлеровцами в соседнем районе. Самим узнать правду о том, как там идут дела, было трудно: на всех дорогах патрули. К тому же ожидались интересные сообщения с фронта. Значит, надо было послушать радио. Кроме того, из соседнего района передали Юрку несколько свежих номеров «Правды» и ящичек с типографскими шрифтами, килограммов в пять, с тем, чтобы газету читали, а шрифт переправили дальше, в другой район, по известному Юрку адресу.
Решили сойтись в воскресенье днем и привести Шкуру.
Собравшись, сразу же принялись его обхаживать. Угощали, похваливали и подливали водку. Пришлось и ребятам хлебнуть немного, так как привыкший к водке Шкура «дошел» только после пятого стакана. Его развезло и распарило, нижняя губа отвисла еще больше, глаза посоловели. Он стал икать, безбожно врать и хвастать. Толя незаметно вышел из комнаты, забрался на чердак и включил радиоприемник. Слушал и все самое интересное записывал. Костя и Витя громко запели. Петь надо было, пока не вернется Толя. Запели «Катюшу», очевидно договорившись заранее.
Возбужденный выпитой чаркой, Юрко завел разговор со Шкурой. Он похваливал его, а раскисший полицай без удержу хвастал. Хвастал какими-то давнишними своими связями с каким-то недобитым петлюровским атаманом, которого некоторое время прятал у себя отец Шкуры и который сделал его ярым националистом и предвещал приход немцев. Потом хвастал своим умом и смелостью, грозил, что от партизан мокрого места не оставит. Он, дескать, правая рука шефа жандармов, он и только он — гроза всех партизан. А впрочем, как это выяснилось из отдельных, ловко выпытанных юношей сведений, хвастать ни ему, ни гитлеровцам нечем было. Дела у партизан шли совсем не плохо, в последнем бою фашисты потерпели поражение.
— Это потому, что меня не послушались, — громко резюмировал Шкура.
Оказалось, что привезенный вчера арестованный — врач из соседнего района. У него нашли радиоприемник. Его избивали, допытывались о связях, но он молчал. Шкура хвастал, что именно он разоблачил большевистского врача и что тот у него еще заговорит.
Выспрашивать, собственно, уже нечего было. А Шкуру всего так и распирало от хвастовства.
— Я… я… От меня никто… Я насквозь вижу… Вот посмотрю и вижу, чем ты дышишь. Я вижу, ты парень… того… А вот другие! О, я все вижу. Хочешь, угадаю, о чем ты думаешь?.. Вот посмотрю и сразу скажу, что у тебя сейчас в кармане. Я… ик… выпьем!..
Юрка охватила веселая злость. В последнее время его вообще влекло к чему-то до дерзости смелому. А тут еще выпивка и этот «всевидящий» Шкура.
— Нет больше водки, — сказал Юрко, быстро что-то придумав, — но я знаю, где можно достать. Пойдем?
— Пойдем…
Юрко кинулся в сени. И стал на пороге с чем-то завернутым в синий женский платок.
— На, неси! — протянул Шкуре, а сам взял в руки корзину, с которой пришел сюда.
Шкура покорно взял тяжелый узел. Покачнулся и пошел.
Не все ребята, знали, что было в узле. Знали только Юрко и Олекса. Но Юрко сам дал его полицаю в руки. А Олекса глядел на него и, как всегда, бесстрастно улыбался.
Юрко нес корзину. Шкура, икая, тащил синий узел то в руке, то перекинув через плечо. Прохожих было больше, чем в будни. Все удивленно оглядывались на необычную пару. Хотя видеть пьяного полицая им было не в диковинку.
Пройдя всю улицу, завернули к тете Ганне. Там все были дома. Появление юноши в таком обществе удивило лишь хозяйку. Степан Федорович и Катя о «приручении» знали.
Перешагнув через порог, Шкура тяжело уронил свою ношу на пол и шлепнулся на лавку. Юрко поднял узел и спрятал его за печью. Потом шепнул что-то тете Ганне, и на столе появилась бутылка. Водка Шкуре уже в горло не лезла. Он глотал через силу. Опрокинув чарки две, совсем осоловел. Тогда Юрко бесцеремонно поднял его с лавки, подтолкнул к дверям и, выведя за ворота, оставил посреди улицы. Шкура покачнулся, что-то пробормотал и поплелся вниз.
Юрко, возвратившись в хату, едва прикрыв за собой дверь, весело захохотал.
— Шкура видит насквозь! — сказал, смеясь, и развязал синий узел. — Шкура знает, кто чем дышит, и тащит для меня вот это.
На разостланном платке лежало несколько номеров «Правды», пачка листовок и ящик со шрифтом.
Юрко торжествующе поглядел на Катю.
— Вот так и пронес Шкура через все село.
Катины глаза на мгновение испуганно расширились и сразу же заблестели, заискрились. Она весело рассмеялась. Этот смех нежным звоном отозвался в ушах Юрка, опьянил его.