Выслушав Юрка, он, озабоченный какими-то своими важными делами, долго молчал, морщил лоб. Судя по всему, это задание было не ко времени и отрывало его от чего-то другого, возможно, более важного. И все же надо было действовать.
Степан Федорович потер лоб ладонью, вздохнул:
— Вот что, Юрко… Ты, брат, уже не маленький… Комсомолец, хоть пока и без комсомольского билета. Поручим это дело тебе… Тебе и Галине Петровне. Действуйте. А если понадобится — поможем…
Галина Петровна, узнав о задании, спросила Юрка лишь об одном:
— Значит, речь идет о том, чтобы укрыть ребят на пару недель, пока наладится связь с отрядом?
— Да.
— Ладно, Юрко. Теперь ступай домой и приходи ко мне завтра.
— Может, я вам помогу чем-нибудь?
— Нет. Сиди дома. И к Степану Федоровичу не бегай. Ему сейчас не до этого…
Выпроводив Юрка, Галина Петровна посидела немного, постаралась вспомнить все прежние (с сорок первого года) связи, известные ей явки, пароли… Правда, она не знала, все ли явки уцелели, но риск давно уже стал постоянным спутником ее одинокой жизни, а чувство страха она утратила.
Обдумав все, отправилась в путь. А на следующий день возвратилась. Когда пришел Юрко, она лежала в постели, бледная, усталая с дороги, но веселая.
— Нашла тут одного старосту… Нет, ты не бойся — это свой человек. Где и кто, скажу тебе потом, когда с Дмитром свяжешься. А пока осторожно направляй ко мне по одному. Уже сегодня пусть первый приходит. Брать с собой ничего не надо, даже еды.
Первым из села исчез Витя. Вслед за ним — Толя, Олекса, Костя. За три дня никого из ребят не осталось.
— А ты, — сказала Галина Петровна, — как только вывозить начнут, сразу беги ко мне.
Юрко, дожидаясь весточки от Дмитра, уныло бродил по селу, прислушивался к разговорам, томился, не знал, куда девать себя.
В воскресенье ходил там, где им с Катей улыбалась весна. Не надеялся утишить боль — влекли места, где ступала Катина нога. Но на сердце стало еще тяжелее. Скосил кто-то траву на лугу, где робкие фиалки выглядывали из земли. Увял чабрец над обрывом и порыжели, словно ржавчиной покрылись, листья вербы. Холодной, неприветливой была река. Будто серым свинцом налилась. Не стлалась по ней, угасла дорожка к счастью. И небо стало холодным.
Ничего не нашел и, опустошенный, вернулся домой.
В хате, склонившись на край стола, сидела мать. Низко-низко опустила голову. Натруженными жилистыми руками в колени уперлась, а в подоле — ворох зеленый ломоноса. Как вернулась из лесу, так и сидела окаменев.
Когда Юрко вошел, подняла на него глаза:
— Нарвала для тебя, сынок… — Хотела она закончить спокойно, но не выдержала: — Дождалась утешения под старость!..
Брызнули из глаз горькие слезы, полились по щекам. Забилась, задрожала вся в беззвучных рыданиях.
Боль пронзила ему сердце. Не себя жалел — нестерпимо жаль было старушку мать. И, может, впервые с тех пор, как стал взрослым, прижался к ней, щекой щеки коснулся.
— Не надо, мама. Не плачьте. Будет и на нашей улице праздник. А им все равно конец. — И сбросил зелье с ее колен на пол. — Этого тоже не надо, мама! Знают уже фашисты. Не смотрят на это. Вот так с гноящимися ранами заталкивают в вагоны и везут. Чтобы поиздеваться больше. Растравляются язвы, гниет тело, жгучая боль не дает покоя. А они только смеются. Не надо, мама. Мы не так бессильны, чтобы выхода не найти. Найдем выход. Не думайте об этом, успокойтесь. Я и так не пропаду, вот увидите.
Нежно поцеловала его мать. Грустно улыбнулась сквозь слезы.
— Смотри, сынок, не пожалей потом. Мне-то ничего. Стара уж. Если б можно было вместо тебя — на любые муки пошла бы. — И добавила: — Большой ты у меня стал. В братьев пошел. А мне все кажется — дитя…
Много ловушек расставили фашисты для Юрка и его товарищей. Уж очень хотелось им увезти их в свою Германию, на работу каторжную. Но еще сильнее стремился Юрко избежать этой Германии. Была она для него горше смерти. Не даст себя увезти, сам туда придет мстителем. Много тропок нашел, чтобы обойти фашистские ловушки. И то, что другие концом считали, становилось для него лишь продолжением борьбы. Не страх, а ненависть рождали в нем фашисты. Жгучую ненависть.
В тот день, когда угоняли молодежь, исчез из дому. И не он один. Большинство завербованных разбежались кто куда. Искали Юрка полицаи в хате, на чердаке все перевернули — не нашли. Тогда бросили за колючую проволоку старушку мать.