Поручение действительно было нетрудным. За полчаса Юрко дошел до фермы. Сторожка была пуста. Он остановился: на пороге.
— Тебе, паренек, что надо? — вдруг услышал он голос позади себя и вздрогнул от неожиданности. Невысокий человек в дождевике тихо переступил порог вслед за ним.
— Я от брата, — подавив волнение, быстро ответил Юрко. Незнакомец отбросил капюшон дождевика, снял шапку.
— От брата?
Юрко поднял голову и оцепенел от удивления. Перед ним стоял секретарь райкома Николай Иванович Нестеренко.
«Так вот оно что! — затрепетав от счастья, подумал Юрко. — Партия! Значит, правду сказал Сашко! Значит, не зря появился здесь брат! Партия! Партия тут, с ним, на захваченной врагами земле!»
Никогда еще за время оккупации Юрко не ощущал такого счастья, силы и уверенности, как в эту минуту, когда он передавал Николаю Ивановичу записку. Теперь чувство прежнего одиночества совсем развеялось. С ним была Партия. Она ни на мгновение не оставляла народ в беде. Это она через Николая Ивановича, Дмитра, Галину Петровну и, наверное, многих других объединяла, сплачивала, организовывала и вела народ на борьбу с врагом.
И Юрко всем своим существом ощутил и ясно понял, что его жизнь складывается теперь совсем по-иному, что он нашел в великой всенародной борьбе свою тропку и свое место.
IV
ПЕРВАЯ СТРАНИЦА
Поздний вечер, темень… Идет дождь вперемешку со снегом. Тоскливо завывает в ветвях холодный ветер, Юрко стоит у ворот, прислонившись спиной к стволу высокого береста. Накинул на голову ватник брата и пристально вглядывается в темную улицу, чутко прислушивается.
Перед глазами какая-то грязно-серая муть. Клокочет, пенится, встает за несколько шагов непроглядной стеной. Ни одно окно не светится. Иногда кажется, что ты в мире один-одинешенек, что нигде нет ни души. Лишь густая тьма и серая пустота, в которой изредка вспыхивает и сразу гаснет далекая автоматная очередь: где-то на краю села подбадривают себя трусливые фашистские часовые. Пареньку немного страшно, но в то же время и приятно. Страшно, потому что из темноты в любую минуту может вынырнуть немец или полицай. Внезапно, как ножом, прорежет тьму луч карманного фонарика. Или разорвет тишину неожиданный выстрел. Но ему интересно стоять тут: его не обманешь и не застигнешь врасплох. В ночной тишине еще издали услышит он шлепанье сапог по грязи, как бы ни старались подкрасться незаметно. Тогда Юрко приблизится к дому, осторожно трижды проведет ногтем по стеклу окна и сам, невидимый, как охотник в засаде, будет наблюдать за расплывчатой тенью неизвестного пришельца. А тот даже не заподозрит, что за ним следят.
Юрку сегодня тоскливо, как никогда. Ведь вечер этот — седьмое ноября. В прошлом году в этот день все было иначе. Днем ходили по селу с музыкой и красными флагами. Была демонстрация. Потом многолюдный митинг на площади. В школе детям раздавали подарки, вечером показывали кинофильм. А над селом до утра сверкали электрические огни, гремела музыка. Нарядно одетые люди спешили в клуб на спектакль или принимали гостей у себя дома. В этот день обязательно прибывали от братьев поздравительные телеграммы, а часто и посылки с подарками: ботинки, увлекательная книга, набор масляных красок.
Теперь нет ничего. Село будто вымерло. Ни света, ни веселых голосов. Юрко даже не знает, где братья, живы ли они… Он стоит, думает о них, и ему хочется верить, что братья живы и невредимы и где-то в другом месте, в других условиях тоже сейчас думают о нем. Немного теплее становится на душе, хоть невыносимая тоска гложет по-прежнему. Мороз проходит по коже, когда он вспоминает, что совсем недалеко на той самой площади, где в прошлом году был митинг, стоит виселица. На ней, под дождем и снегом, раскачивается тело Михаила Павловича, заведующего районным отделом народного образования и члена бюро райпарткома… И хочется, чтобы хоть на мгновение случилось что-нибудь неожиданное. Чтобы блеск огня прорезал тьму, чтобы прозвенело живое слово.
По-разному говорят в селе о фронте, но все вести неутешительны. Наши оставляют город за городом. Фашисты держатся надменно, будто победили уже весь мир. Хвастают, что через несколько дней падет Москва и война окончится для них полной победой не далее как в этом году. Трудно что-либо понять Юрку в этой мутной, осенней темноте. И очень не хочется верить в то, что все действительно так, что ночи не будет конца. Не хочет угасать теплая надежда. Верит Юрко в осуществление своей заветной мечты, которую так любовно взлелеял, никому о ней не рассказывая. Должна же она когда-нибудь сбыться! И Юрко живет этим, мечтает страстно и затаенно. Мечтает, ибо кто в его возрасте не мечтал! Кто не был, хоть на мгновение, хоть мысленно, героем, защитником, мстителем!