Ребята долго спорили, обсуждая, какой должна быть эта доска - зеленой, как символ того, что они, солдаты, погибнув, защитили свою страну, чёрной - как символ скорби. И решили, наконец - красной, пусть будет красной, а имена начертаны словно на красном знамени, и обязательно - золотом. И пусть с этой доской всегда будут стоять школьные знамёна, будто эти парни рядом с теми знаменами - в вечном почётном карауле.
Неизвестно, как бы всё пошло дальше, если бы не подоспевшая Агнесса Викторовна, которая внутренне ахнула, увидев забитый первыми посетителями небольшой школьный музей, а Светлана Рябинина и будущая хозяйка музея Алла Скопина стоят в стороне и молча взирают на этих посетителей, предоставленных самим себе. Тихо было в музее.
Агнесса Викторовна, извинившись перед заведующим гороно, уже от дверей начала исправлять положение:
- Вот, товарищи, это наш музей, - сказала она громким, хорошо поставленным учительским голосом. - Пока он очень мал, в нём совсем мало экспонатов...
Все замерли, застигнутые врасплох, мыслями улетевшие далеко от этой комнаты. Но у Агнессы Викторовны был заранее готов список выступающих, и она назвала первого оратора из своего списка - Степана Максимовича.
Кривцов заморгал растерянно, оглянулся на стоявших рядом людей, словно просил помощи, и махнул рукой:
-Я говорить не мастак. Одно хочу сказать - спасибо вам за это, - он судорожно сглотнул и повел рукой вокруг себя. -
Спасибо, что не забыли наших сынков. У меня вот их двое было, им бы жить да жить... Кто-то, может, из вас и внуками моими был бы. А вот нет у меня сынков. Нет внуков. А я вот живу... Зачем?.. - он вновь махнул рукой и замолчал.
Но дальше «мероприятие» пошло чётко по плану Агнессы Викторовны, она острым взглядом окинула всех присутствующих и назвала наиболее солидного, умеющего владеть собой и словом - заведующего гороно. Тот оправдал ее доверие, говорил долго и горячо о пользе работы, проведённой школьниками, о связи поколений. Слушали его седовласые гости и ребята-школьники совсем без интереса, из вежливости, а глаза блуждали беспокойно по стенам и витринам музея, искали знакомые имена и лица.
Когда список выступающих благополучно иссяк, - среди них был и Олег Власенко, вдруг тоже заговоривший деревянным казённым языком, и Светлана, рассказавшая о том, как задумали они этот музей два года назад, как разыскивали людей, знавших ребят-выпускников военных лет. Неожиданно от дверей раздался тихий голос:
-Я хочу тоже сказать несколько слов...
Все разом оглянулись, и Светлана только сейчас заметила стоявшую у дверей Валентину Юрьевну и поразилась: её волосы, раньше только чуть тронутые сединой, побелели совсем. Ей тоже было послано приглашение, она немного опоздала, и Светлана, не видя её, думала, что Валентина Юрьевна не пришла.
Валентина Юрьевна сделала шаг вперед, все расступились, давая ей дорогу. Она несла какой-то длинный предмет, завёрнутый в плотную обёрточную бумагу. Она не спеша развернула пакет, и все увидели в её руках старую казацкую шашку.
- Я вот что хочу сказать, - Валентина Юрьевна говорила очень медленно, словно размышляла вслух. - Мой муж, Викентий Денисович, в нашей школе не работал, но знал о наших делах всё. Знал и о музее. И очень хотел побывать в нём. Вот эту шашку ему вручили, как награду, ещё в гражданскую войну, и он сохранил её. И я знаю, если Викентий Денисович пришёл бы сегодня в ваш музей, - Валентина Юрьевна шумно глотнула воздух, но не дала воли слезам, что слышались в её голосе, и продолжала, - я знаю, он бы подарил вашему музею эту шашку. Он верил всегда во всё светлое, доброе, хорошее даже в плену, даже - позднее. Он иначе не мог. Он очень любил детей. И всегда верил в нашу молодёжь и всегда говорил о ней только хорошее. Так вот, - она опять глубоко вздохнула, - примите эту шашку... И пусть она будет для вас символом веры в добро, символом вашей верности Родине. Я не знаю, что сказал бы вам Викентий Денисович, но, наверное, именно такие слова. Берегите свою Родину, дети, берегите и никогда никому не отдавайте на поругание, гордитесь своей Родиной, вы - русские, вы - советские. Мы, старшее поколение, тоже дети своей Родины, мы всегда вставали на её защиту, теперь будет ваш черёд, принимайте эстафету, - и Валентина Юрьевна, держа на вытянутых руках шашку, сделала шаг к Олегу Власенко и вручила её ему.
Олег бережно принял шашку. Подкатило мощной волной и встало комком в груди волнение, и он ничего не смог ответить, кроме сдержанного «спасибо». Ему захотелось вынуть клинок из ножен и поцеловать его прохладную острую сталь. Ему показалось, что это именно его награждают боевым клинком. А Валентина Юрьевна так же неслышно, как вошла, вышла из музея.
В комнате стало совсем тихо. Даже Агнесса Викторовна не нашлась, что сказать, потому что этого она не предполагала и просто не знала, как быть. И в этой тишине Светлана услышала голос бабы Тони:
- Деточки мои, - слёзы текли по её щекам, застревали в глубоких морщинах. Она промокнула их концом головного платка и достала из кармана белый узелок, развязала его, и все увидели на ее ладонях медаль «За отвагу» и рубиновый орден – «Красная Звезда». - В прошлый раз я не отдала вам Васины награды, уж вы простите меня, старую. И сюда-то их взяла, сама не знаю, почему, подумала сейчас - умру, и затеряются они. И никто про Васю не вспомнит боле. Пусть уж они у вас будут. Спасибо вам, деточки, за память о Васе, - и она низко поклонилась всем, кто был в музее.
Семья Герцевых собиралась вместе только за ужином - у каждого свои заботы, но к девяти часам вечера все собирались в зале, на кухне им не хватало места.
Сергей Васильевич Герцев вернулся домой, когда в квартире было ещё пусто, лишь тихо тикали знаменитые на весь этаж «герцевские» часы, они так громко отбивали время, что слышно было и в соседних квартирах. Часы Сергей Васильевич привёз из командировки: большие, в черном полированном корпусе с инкрустированной шпоном кедровой веткой. Именно из-за этой ветки он и купил часы – нравилось ему это красивое мощное дерево. Часы приглянулись всей семье, и было решено повесить их в зале. Но через несколько дней полушутя-полусерьёзно соседи спросили Сергея Васильевича, что за чудище громогласное у них завелось. Пришлось часы убрать в кухню, и те же самые соседи уже с удивлением справились, почему молчат часы, не испортились ли. Оказалось, привыкли они к громкому бою курантов, и часы вернули на прежнее место, и висят они там до сих пор, старательно вызванивания время для трёх квартир одновременно.
У Герцева-старшего выдался трудный день. Сначала совещание, потом пришёл Фешкин. Его уволили за прогулы, и он в течение двух недель ходит в отдел кадров к Сергею Васильевичу как на работу. Вот и сегодня сел напротив Герцева и смотрел на него измученными глазами до тех пор, пока Сергей Васильевич не покачал отрицательно головой. Фешкин встал и, горбясь, ушёл.
Сергей Васильевич стянул с себя галстук - дальше прихожей он его вытерпеть не мог, прошёл в самую большую, гостевую, комнату, опустился в кресло. Хотелось есть, но решил подождать домочадцев, не заметил, как задремал.
Очнулся оттого, что кто-то теребил его за ухо, подёргивал за нос. Он открыл глаза и увидел жену:
- Ле-на... - потянулся к ней, пытаясь поцеловать, но из-за плеча жены высунулась смешливая мордашка младшей дочери, и Сергей Васильевич встал на ноги, так и не поцеловав жену.
Зато дочь обняла его, защебетала:
- Пап, а пап... Я уже всё к ужину приготовила, а ты спишь, засонюшка.