Пробовал Колька взбунтовался. Это было как раз в тот день, когда Ваську Окуня «меченым» сделали. Одуванчик долго не разговаривал, при Ваське лишь хлестанул разок по носу, зато потом Кольке досталось, неделю в школу ходить не мог: «свора» Одуванчика «оттянулась» на Кольке от души, наверное, вымещали на нём собственный страх перед Одуванчиком. С тех пор Чарышев жил, с ужасом ожидая дня расплаты. Хорошо, если просто «меченым» сделают, как Окуня, а если... Ох, как хорошо знает Колька, что Одуванчик и его приятели могут и «если». Они ещё в тот вечер забили бы Кольку насмерть, если бы Одуванчик, наблюдавший за экзекуцией, не приказал прекратить «урок». Мать, увидев лицо сына, сине-багровое от синяков и ссадин, хотела бежать в милицию и заявить об избиении, но Колька твёрдо заявил, что если она туда пойдёт, то повесится. Он прекрасно понимал, что его могут за «стукачество» в ментовку повесить другие, а перед этим ещё и поизгаляются с превеликим удовольствием. Мать поплакала, и дала слово никуда не обращаться.
Чарышев смотрел на танцующих и не видел их. Ударник так рьяно колотил по своим барабанам, что Чарышев не услышал, как подсел к нему Окунь, толкнул в бок:
- Здорово!
- Привет... – откликнулся Чарышев.
Окунь был грустен: только что пытался пригласить на танец Настеньку Веселову, впервые увидев её с того времени, как она ушла из школы, но девушка не пошла с ним танцевать. Та же проблема и у Кольки: Томочка Тимирязева так глянула в его сторону, что Колька и подойти побоялся.
- Ну что, парнишки, девочки ваши - тю-тю? – Одуванчик опустился рядом на скамью. Он сложил пальцы щепотью, потёр их друг о друга. - На них надо действовать вот этим. Когда монеты есть, ни одна не устоит. А вы что? Голодранцы!
- Пошёл ты! - выругался Окунь.
Одуванчик оскалил в улыбке крупные зубы, пригладил пушистые бакенбарды, похлопал Окуня по плечу:
- Гуляй, малыш, гуляй. Ты своё уже получил, а за Коликом должок ещё имеется, покалякать с ним надо.
Окунь стряхнул брезгливо с плеча руку Одуванчика, встал:
- А мне и самому с тобой говорить не хочется.
- Ну-ну... - ухмыльнулся Одуванчик. - Гуляй! - и когда Окунь отошёл, придвинулся поближе к Чарышеву, дружелюбно обнял его за плечи и ласково спросил:
- Ты не забыл про тридцатое июня?
Колька вздрогнул, отпрянул в сторону, но жёсткие пальцы Одуванчика пригвоздили его к месту.
- Не трепыхайся! Должок готовишь? - глаза Одуванчика заледенели, желваки забегали под кожей на скулах, твёрдый кулак уперся в Колькин бок.
- Где я возьму? - растерянно пробормотал Колька. – Нет у меня сейчас...
- Это не моё дело!
- Отец приедет, убьёт, - с тоской сказал Колька, - а денег не даст. – Он действительно боялся отца, человека крутого, с тяжёлой рукой - всю жизнь работал каменщиком.
- Ха-ха! Да тебя отец до сих пор ремешком гладит? - загоготал Одуванчик так, что на него стали оглядываться. - Да ты сопливый совсем! Ха-ха! А сам-то каким местом думал? Жо…?
Колька, униженный, раздавленный, съёжился. Одно было у него желание: провалиться сквозь землю, растаять в воздухе, но Колька не был героем волшебной сказки.
- Игорь, дай отсрочку, - попросил с надеждой. - Дай. Сдам экзамены, заработаю - отдам. А, Игорь?
Колька со щенячьей преданностью смотрел на Одуванчика. Тот встал, потянулся до хруста в плечах, поманив за собой Кольку, пошёл по аллее вглубь парка.
- Отсрочки не дам, - сказал Одуванчик, когда зашли в темную часть парка. - Но отработать можешь. Сегодня. Нам дело надо провернуть, а Гешка, падла, в вытрезвитель залетел, пьёт, гад, за рулем!
«С тобой попробуй не запей», - подумал Колька.
- Да хрен с ним, с Гешкой! - махнул Одуванчик рукой. - Тачки вот нет. Край, я и сам за водилу сяду. Выручай, корешок.
- Да как же я выручу? - пожал плечами растерявшийся Колька. - Я же не шофёр. Водить умею, а прав нет.
- Дундук ты, Колян! Мне машина из вашего школьного гаража нужна! А ночью права никто не спрашивает.
- Да как же я ночью машину возьму, днём и то никто не даст.
- Машину возьмешь обычно. Откроешь ворота, и вырулишь во двор. Даже и заводить не надо, мы её втихую докатим руками до задних ворот, так же и на место поставим. Главное - надо ключ от гаража.
- Да где же я ключ возьму?! – взмолился Колька.
- Тьфу! - сплюнул Одуванчик в досаде. - Загундосил: «где» да «как». Там, где они лежат! Дошло? Где ключ от гаража? Знаешь?
- В мастерской.
- Тэ-э-к... А от ворот?
- Не знаю, у тети Дуси, сторожихи, наверное...
- А, хрен с ними, с воротами, так откроем. В мастерскую тоже зайдём, а где ключ в мастерской, знаешь?
- Да.
- Вот и ладненько. Мы откроем мастерскую, ты возьмёшь ключ, открываешь гараж, выкатываем тачку, открываем ворота и едем. Обратно тем же путём. Ключ возвращаем на место. И все в ажуре. Усёк? А я за это прощаю тебе долг.
- Я... я не могу! Это же... это же воровство, Игорь! Я не могу!
Одуванчик двумя пальцами взял Колькин подбородок, вздёрнул его, мизинцем пощекотал Кольку по шее:
- А раньше ты чем занимался? Ларёк вспомни, падла! Ты тогда свою долю получил, чего же не расквитался? А, денежки понравились, сигаретки подороже захотелось курить? А в горло чье пойло заливал, курва вонючая? «Я не могу!» - передразнил со злым смешком. - Мне хрусты нужны! Гони монету! Сейчас! - он глядел в побелевшие от страха Колькины глаза и знал, что пойдёт он, куда прикажут, но всё же пригрозил. - Не можешь? Тогда не вякай, а то сопли по морде размажу! Жди у дальних ворот школы в час ночи. Да смотри у меня! - Одуванчик вплотную прижал к носу Кольки кулак.
Одуванчик ушёл, а Колька рухнул на низенький бордюрчик возле детских качелей, где они так «мило» поговорили. Его била крупная дрожь до стука зубов. Вот влип так влип!.. Будь проклят тот день, когда он впервые заговорил с Одуванчиком! Но что делать? Что?! Мысли метались затравленными зайцами. Отказаться? Зарежут запросто, у них компания рисковая, все повязаны кражами, все друг о друге знают, выгораживать никого не будут, если что, заложат: каждому не столько тюрьма страшна, сколько Одуванчик. Его все боятся. И он, Колька, боится. Ладно, «меченым», как Окуня сделают, с ним ещё по-божески поступили, подумаешь - голую бабу накололи, а если изуродуют?!
В другом конце парка звенела музыка, сияли огни сквозь голые ветви тополей, пахло набухшими почками и первыми клейкими листочками. Колька поднялся и медленно побрёл к танцплощадке. К людям. Одному невыносимо страшно.
Колька показал свой билет с оторванным контролем пожилой женщине-контролеру:
-Я выходил!
- Чего шастаете туды-сюды? - неожиданно закричала контролёр, маленькая толстая старуха в чёрном халате поверх пальто, с милицейским свистком на шнурке, намотанном на верхнюю пуговицу халата.
- Чё, бабка, и отлить нельзя сходить? Здесь, что ли штаны спускать? - огрызнулся Колька, проходя мимо.
- Иди, иди! А то как засвистю! Фулюган!
Колька привалился спиной к изгороди, закурил.
- Чарыш, дай присмолить! - подошёл Окунь.
- Ннн-а ммма-ркк-у «Стрела» перешёл? - замычал Колька от яростной злобы: Окуня вот никто не трогает больше, и от этой злобы начал заикаться сильнее обычного. – С-с-свои ннн-адо иметь! – но выщелкнул из пачки сигарету, крутнул колесико зажигалки, дал прикурить Ваське. Тот затянулся с наслаждением, спросил шутливо:
- Чего квёлый такой?
- Да так... - злость у Кольки прошла, была одна одуряющая усталость, словно камни весь день таскал, так болели почему-то мускулы.
- Ну-ну, грусти, - усмехнулся Окунь, повернулся спиной, разглядывая танцующих.
- Вась... - Колька больше не мог сдерживать в себе тяжелый страх, который рвался наружу. - Вась... Дело есть к тебе...
- Ну? - Окунь глянул через плечо. - Какое ещё дело? У тебя дела с Одуванчиком, видел я, как ты поплёлся за ним, как бычок на верёвочке! Смотри, слушайся его, а то тоже станешь «меченым»! Шестёрка! - Окуню страшно нравилось говорить вот так с Колькой, словно он и сам никогда не боялся Одуванчика.