За металлическими воротами гаража было слышно, как кто-то кому-то приказал сбегать за машиной. «Ой, что это деется!» - запричитала тетя Дуся-сторожиха.
- «Что деется, что деется», - передразнил её громкий мужской голос. - Сигнализацию надо делать, а не на авось надеяться.
- Дак я, милок, сторожу...
- Эх, мамаша, - в сердцах рыкнул голос. - Их ведь там четверо! - и это с болью отозвалось в Кольке: четверо, конечно, он же тоже в этой банде.
- Ой, батюшки, царица небесная! - заохала старушка.
- Товарищ лейтенант! Убежал он, - сказал виноватый голос Герцева.
- Убежал? Ничего, найдем, хотя неплохо бы и еще одного до кучи, - ответил тот же громкий голос, что выговаривал тёте Дусе.
Заворчала машина, распахнулась одна из створок ворот, свет фар осветил гараж, и в этих лучах у капота грузовика застыл Одуванчик, закрывая лицо от слепящего света.
- Ба! Знакомые всё лица! - засмеялся лейтенант. - Игорь
Воронин собственной персоной!
Машина двинулась немного вперед, передним бампером прижала другую створку ворот, и лейтенант весело скомандовал:
- Ну-ка, выходи! По одному! Прошу, Воронин, давно мы не виделись с тобой!
Одуванчик, ссутулясь, шагнул к фарам, всё так же закрывая лицо локтем. Две пары цепких рук вынырнули из темноты, схватили Одуванчика, и он исчез, как по волшебству, за светящимся барьером.
Колька отцепил руку от верстака, на чугунных, не своих, ногах, двинулся к выходу вслед за другими, по-прежнему сжимая в другой руке ключ. Кто-то выдернул из его занемевших пальцев этот ключ, шепнул: «Брось железку, дурила!» И эта же невидимая рука дружески шлёпнула Кольку по спине:
- Держись, Колян! Все будет нормально! Мы с тобой!
Сергей Герцев проснулся с чувством человека, лишенного всяческих забот. Не надо думать об уроках, не надо спешить в школу, а если охота - можно поваляться в постели, сколько хочешь. Хорошо!
Он лежал с закрытыми глазами и вспоминал вчерашний день: прощальную линейку в Комсомольском парке, последний звонок.
Десятиклассники, четыре класса, выстроились на главной аллее парка, взволнованные, возбуждённые, а напротив плотной кучкой стояли погрустневшие учителя. И Сергей почувствовал, что эта грусть передается и ему. А когда начала Мария Николаевна говорить им слова напутствия, и вдруг вытерла слезы платком, у Герцева тоже отчего-то защипало глаза.
«Бэшники» из парка двинулись к Оленькову: дом большой, а родители уехали в отдыхать в санаторий. Там и решили ребята отпраздновать последний школьный звонок.
У Оленькова было весело. Ребята много и беспричинно смеялись, пели хором, танцевали до упаду, и всех удивила Осипова простецким поведением, даже какой-то бесшабашностью. Она танцевала с Витькой Сутеевым, посмеивалась над его неуклюжестью, а Сутеев млел от счастья и не сводил с Инфанты преданных глаз. Зато Васька Окунь сиротливо просидел у открытого окна, отмахивая на улицу сигаретный дым.
Светлана Рябинина тоже почти весь вечер не вставала со стула, иногда танцевала с Олегом Власенко - рыжий Светкин ухажер увязался за «бэшниками» ещё в парке.
Потом они, наведя порядок в доме Оленьковых, всем классом бродили по сонным улицам города и разбойничьим свистом будоражили собак. Ночь была светлая, безоблачная и лунная. Плыл над городом сладковатый запах сирени. И не хотелось расходиться.
Сергей норовил оказаться рядом со Светланой, но возле неё степенно вышагивал Олег Власенко, ревниво поглядывал на Герцева, всем своим видом говоря: «Уйди, не мельтеши тут».
Так бродили они, пока Оленьков не предложил вернуться обратно к нему, и все согласились, потому что ноги гудели от усталости. А спать почему-то не хотелось.
Дома Оленьков устроил полную иллюминацию: включил свет во всех четырёх комнатах.
- Располагайтесь, - пригласил радушно.
На столе вновь оказались чашки и стаканы, самовар. Ольга откуда-то принесла торт, и все ахнули шутливо, ну, Ольга, ну, и хозяйка. А Ольга Колесникова и впрямь чувствовала себя в доме Оленьковых хозяйкой, она давно уже подружилась с родителями Игоря, а его мать даже называла иногда Ольгу невестушкой, отчего девушка всегда краснела.
Как-то так получилось, что за столом Сергей Герцев оказался рядом со Светланой, а напротив поблескивала очами Витка Осипова, и она не сводила взгляда с него, и что-то новое, незнакомое было в её взгляде, словно она знала такое про Сергея, что и сам он толком не знал. Так не смотрела на Герцева ещё ни одна из девчонок, а Виткин взгляд был взглядом женщины. Сергей старательно прятал глаза, но снова и снова наталкивался на манящий взгляд Инфанты. А Светка неожиданно повеселела и, когда грянула музыка, первой ринулась в круг, и рядом с ней оказался, конечно, Олег Власенко.
Около радиолы сидел Колька Чарышев. Он хмурился. Недавнее ночное происшествие не прошло даром для него. Кузьма Петрович немало порогов оббил и в милиции, и в гороно, чтобы разрешили Кольке сдать экзамены, поручился за него. По делу Одуванчика шло следствие, а, значит, и по его, Колькиному, делу. Может быть, оно завершится неблагополучно для Кольки, но главное - он уже не боялся Одуванчика и готов был нести любую кару, понимал - заслужил.
Отдуваясь, сел рядом с Колькой Герцев: только что устроили «скачки» на спор, прыгали в танце до потемнения в глазах, и неожиданно всех «перепрыгала» Светка Рябинина, последней вышла из круга - всё ей удавалось в эту ночь.
- Колян, отдохни! - Игорь Оленьков держал в руках гитару. - Окунь, сбацай что-нибудь, а? - задушевно попросил, в классе знали, что Васька хорошо играет не только на баяне, он и на гитаре, и на трубе, и барабанщика в школьном ансамбле мог подменить: музыкальный слух Васька имел абсолютный.
Окунь, по-прежнему молча сидевший у раскрытого окна, не ломался, взял из рук Игоря гитару, погладил её по деке, пробежался пальцами по струнам, прислушался, повернул один из колков, ещё раз тронул струны. И запел. Пел он негромко, и все слушали, пригорюнившись, потому что пел Окунь про школу, выпускной бал, про школьных друзей. Окунь спел ещё несколько грустных песен, улыбнулся виновато:
- Не поётся что-то...
- Светка, а попробуй ты, - Лариска Кострова перехватила из рук Окуня гитару, подала подруге.
- Да не могу я! - пробовала отговориться Светлана, но упрямую Лариску трудно было переубедить, если что-то западало ей в голову.
Лариска решительно заявила:
- Можешь! Не ерепенься. Про письмо.
- Про письмо? Нет, нет, - замотала Светка отчаянно головой, но тут и Андрей Горчаков, парень из параллельного десятого «А», Ларискин воздыхатель, дружески хлопнул её по плечу:
- Спой, Светка! Ведь классная песня! - и обратился ко всем, словно кто-то собирался поспорить с ним. - Честное слово, ребята, отличная песня!
И Светлана взяла первый аккорд:
Голос у Светланы негромкий, несильный, но гитара помогала ей петь, а главное - столько душевности было в её голоси, что одноклассники замерли с удивленными лицами: многие и не знали, что Рябинина играет на гитаре.
Грустные слова песни западали в душу, ведь у каждого был, наверное, такой миг, когда хотелось сесть и написать кому-то письмо, а потом оказывалось, что писать некому и не о чём. Но Сергей знал, кому писалось неотправленное Светкино письмо, знал, для кого эта песня, и даже Олег Власенко не имеет права на эту песню...
Струны позванивали легонько, допевая последний аккорд, Светлана прижала их рукой.
- Чья это песня? - нарушила тишину Ольга Колесникова.
- Моя, - ответила Светлана просто, и тут же вскинула голову, тряхнула волосами, засмеялась. - А чего мы приуныли?