Полз Степан Федорович долго, минут двадцать. Часто останавливался: мешала искалеченная нога. Высокая стерня больно кололась, царапала лицо. Полз до самой стены и, лишь прижавшись боком к фундаменту, остановился, перевел дыхание. Лежал несколько минут, прислушиваясь. Было тихо. Лишь где-то далеко в селе горланил пьяный солдат. Прислушался еще раз и, не видя ничего опасного, быстро поднялся.
Рука на раме окна, здоровая нога на выступе. Рывок — и он уже повис на окне, нащупывая пальцами шнур под крышей. Нащупал, дернул к себе, вытянул с чердака, перехватил зубами тот, который тянул за собой. И в этот момент позади прозвучало резкое и испуганное:
— Хальт!
Он был готов ко всему и, все же вздрогнул от неожиданности. Инстинктивно напрягся, чтобы сразу прыгнуть и броситься за стену. Но сдержался. И сдержался только потому, что вслед за выкриком раздался свист. Свист был негромкий. Тот самый, которым герр Вильде всегда подзывал рабочих. Этот свист теперь будто кнутом хлестнул. Не испугал. Вызвал мстительную злость и вместе с тем отрезвил. Донял: соединять уже было поздно. Да и не к чему. Бежать? Не мог уже и не хотел. Позади блеснул карманный фонарик. Прислонившись спиной к окну, пока немцы, суетясь, теряли минуты, чиркнул зажигалкой, и шнур зашипел…
Хлопнул короткий выстрел — и сразу же все вокруг стало дыбом. Стена рванулась вверх, потом набок. Падая и рассыпаясь, накрыла Степана Федоровича вместе с фашистами.
Время ползло мучительно долго. Шнур слегка дергался и разматывался. Но, казалось, весь он не размотается никогда. Юрку не терпелось. Хотел увидеть, что делается там… Думал, что, если забраться повыше, лучше увидит. Вынул из кармана брюк пистолет, положил его за пазуху. Шнур повесил на локоть и, подпрыгнув, вцепился пальцами в нижнюю ветку. Ногами уперся в ствол вербы. Вытянул шею. Все же ничего не увидел.
Вот в руке остался только конец шнура. «Дошел!» — обрадовался юноша и еще напряженнее стал всматриваться. Окрик немца ясно донесся до него и заставил вздрогнуть от неожиданности. Желтый луч фонарика и выстрел вызвали острую тревогу. Успел лишь подумать: «Надо поджечь». Перед глазами взвились огненные стрелы. Сильный толчок сорвал с дерева и тяжело ударил о землю. Может, именно потому и не услышал страшного взрыва — его оглушило прежде. Вероятно, на минуту потерял сознание, но потом почувствовал резкую боль. Вокруг — в кусты, на землю — градом посыпались камни. В голове стучали сотни молотков, гудели колокола.
Вскочил на ноги. Упал снова — подбородком на пистолет. Ушибся, взял пистолет в руку и поднялся. Мог двигаться, хотя все тело было словно из ваты. Понял, что здесь ему уже нечего делать. Шатаясь как пьяный, побрел меж кустов вдоль ручья.
В условленном месте, у реки, никого не было. Подождал минут пять, потом вытащил из камыша лодку-душегубку. Спустил на воду. Вслушивался, всматривался, но никто не приходил. После взрыва над селом повисла настороженная тишина. Потом по воде рассыпались огненные искры. Вздрогнул. Огляделся. Над МТС что-то разгоралось, вспыхивая рывками. Очевидно, бензин. Хлопнул далекий выстрел. Пришла холодная, страшная мысль:
«Никто уже сюда не придет. И ждать нечего».
Имя того, кто сюда уже не придет, почему-то не мог произнести даже мысленно. Все не хотел верить. Потом, приходя в себя после первого потрясения, стал представлять, угадывать правду о том, что произошло там. Длинный шнур цел. Убежать Степан Федорович не мог: не успел бы. Значит — на коротком. Но Юрко все же ждал. Ждал чуда. Хотя ждать уже было нечего. А он все переминался с ноги на ногу на топком берегу. Кровью алела перед глазами, растекалась пламенем река.
«Подожду на том берегу», — подумал, обманывая самого себя. Сел в лодку, оттолкнулся и выплыл на алеющий плес.
Снова напрасно ждал за рекой. Бродил по берегу, нервничал, кусал губы. Взошел на холм. Над тем местом, где был гараж, бушевало пламя. Растекаясь, горел бензин, пылали машины. Поодаль вспыхнула хата. Все было ярко освещено огнем. На месте строений дымились развалины. В селе поднялся шум. Ракеты, громко треща, чертили на черном небе ослепительные дуги. Раздавались вопли. Все чаще слышались выстрелы.
Да, никто уже сюда не придет. Он снова остался один. В последний раз посмотрел на село. Повернулся и, втянув голову в плечи, побрел в темноту осенней степи. Длинная неясная тень металась впереди него. Ледяной холод сжимал грудь. Вот и еще одна смерть. И еще одна родная могила, которой уже не забыть никогда в жизни.