Появлению юноши он искренне обрадовался. Шесть товарищей Юрка уже третью неделю томились в большом овине, в закуте, отгороженном снопами кукурузных стеблей. Вот уже неделю в селе стоит какой-то штаб. (Колосюк подозревает, что это штаб карательного отряда.) Всюду полно немцев. Вокруг села полицейские посты. Выйти в лес целой группой почти невозможно. Но он, Колосюк, кое-что придумал.
Поздно ночью Юрко встретился с ребятами. Они засыпали его вопросами: что в селе, как их родители?.. Юрко успокоил: родителей полицаи продержали с неделю за колючей проволокой, угрожая, что отправят в Германию, потом несколько раз гоняли ремонтировать дорогу и наконец не добившись ничего, отпустили. Только за хатами наблюдают, не вернется ли кто из ребят, чтобы сразу схватить… Ну, ничего, через день-два они уже будут в отряде.
На следующее утро Колосюк доложил немецкому коменданту села о том, что полиция задержала семерых парней, уклонившихся от мобилизации в Германию. Комендант приказал отправить их под конвоем в гебитскомиссариат и немедленно сдать в концлагерь.
Немного погодя из села выехала подвода, запряженная парой крепких лошадей. На подводе — семь ребят и два вооруженных полицая. За старшего — уже знакомый Юрку кривоногий Омелько. Ему почему-то строго приказано везти хлопцев не в гебитскомиссариат, а в соседнее село Попелюхи (там, дескать, подбирается партия молодежи для отправки в Германию) и передать их Нечипоруку.
В селе Попелюхи немецкого гарнизона нет. И староста Нечипорук, накормив ребят с дороги, в тот же вечер вывел их за село и отпустил на все четыре стороны.
Кажется, цель уже совсем близка… Но в условленном месте человек, к которому должен был обратиться Юрко по указанию Дмитра, сообщает, что партизаны отошли дальше на север.
Еще день блуждания по лесам, которые становятся все больше, все гуще. А партизан по-прежнему нет, и не у кого даже расспросить о них. Лишь случайные приметы говорят о том, что они были тут недавно. Если верить пастухам, повернули почему-то на восток…
Три дня они, усталые и голодные, блуждали по лесам в поисках партизан. Три дня петляли глухими тропками и наконец заметили, что, описав большой полукруг, опять идут по направлению к далекой теперь Гончаровке…
К концу третьего дня вышли на опушку. Лес тут больше сосновый. Впереди невысокие кусты, поляны. За кустами село. Видны кровли хат, крытые дранкой.
Юрко настоял на том, чтобы зайти в село, кое-что разведать и, может, достать еды. Товарищи сперва колебались, потом решили подобраться вдоль кустов ближе и рассмотреть…
Согнувшись, несколько минут крадутся по густому низенькому сосняку. Еще несколько шагов до тропинки, и тогда, за полоской порыжелого картофельного поля, улицы села — как на ладони. Вот только перескочить к тому ольховому кусту и…
— Стой! — как выстрел, почти над головой.
— Полиция! — испуганно и хрипло кричит Витя в одним прыжком оказывается снова в кустах. За ним срываются с места и бегут другие. Юрко — позади. Отбегает на несколько шагов и властно приказывает:
— Ложись! Ребята, ложись!
Сам падает в густой бурьян и выхватывает пистолет. Вокруг него, запыхавшись, тяжело дышат товарищи. Оттуда, от ольхового куста, вдруг раздается автоматная очередь. Пули свистят над головой, обрубают сосновые ветки. Еще одна автоматная очередь слышна со стороны села. Донесся неясный говор. Юрко, затаив дыхание, прислушался. В общем шуме различил один голос, который отдавал команду, а какую именно — не разберешь. И вдруг — совсем близко, очевидно, на тропинке за ольховым кустом — четко, выразительно:
— Чего стрелял?
— Полиция, наверное, в кустах…
— Да откуда она тут взялась?!
— А черт ее знает! Может, разведка…
И тогда Юрко, захлебываясь, почти не помня себя от радости, не расстегивает, а рвет пуговицы на пиджаке и порывисто вскакивает на ноги.
С криком «Свои! Свои!», с высоко поднятой правой рукой, в которой реет, полощется на ветру красное пионерское знамя, он стрелой вылетает на тропинку.
— Свои! Свои!
И останавливается, не опуская руки со знаменем, перед наведенным на него дулом автомата…
Затем они так и идут по улице села. Впереди Юрко со знаменем в руке, за ним — шесть товарищей, а по бокам — два автоматчика. Из-за плетней, из открытых окон, из-за ворот на них смотрят сотни глаз — женщины, дети, улыбающиеся партизаны.
Юрко слышит какие-то восклицания, смех, но не понимает ничего. Он счастлив безмерно. Наконец… Наконец он у партизан. Среди своих. На свободе. Наконец он может жить, дышать, говорить все, что захочет, не боясь и не оглядываясь. Наконец он будет воевать по-настоящему. Страшные тиски неволи, фашисты, полиция, жандармы, каторжные теплушки — все это осталось где-то там, позади, и уже не властно над ним. Сбылась его давнишняя мечта. Начинается настоящая жизнь!..