На протяжении двух недель, маневрируя, партизанские отряды незаметно обходили и окружали Гончаровку. С каждым днем кольцо сужалось. Всю операцию должен был завершить один смелый и быстрый ночной бросок.
И когда Юрко в группе подрывников Николая Довгого переползал дорогу, отделяющую крайние хаты и огороды села от леса, он не знал, что Гончаровка уже окружена со всех сторон, что Колосюк в самом селе вместе с двумя подпольщиками, одетыми в форму эсэсовца и полицая, уже начал «проверку» внешних постов и что задание группы Довгого — лишь небольшая, хотя и важная деталь большой операции.
Теперь юношу волновало и тревожило только одно: боялся в первом своем бою осрамиться перед товарищами. С этой мыслью переползал дорогу, крался, пригибаясь, вдоль садов и заборов, пробирался к зданию полиции, расположенному на оголенном, без деревьев и кустов, холме в северо-восточной части села.
Юрка удивило, что группа проникла в село, не встретив ни одного патруля… И, только наткнувшись случайно под забором на труп фашистского солдата, понял, что кто-то уже проложил им путь.
Полицейскую управу окружили беспрепятственно. Правда, высокий холм не позволял партизанам подойти ближе чем на сто шагов. Начинать бой можно было только по сигналу двух зеленых ракет. Основное задание — окружить полицию, не дать ей прийти на помощь эсэсовскому гарнизону — выполнено… Теперь самым важным было не спугнуть полицаев и не сорвать начала общей операции преждевременными выстрелами.
Начала ждали недолго. Бой завязался сразу в нескольких местах села. Однако первый бросок группы Довгого ожидаемого успеха не принес. Пулеметный и автоматный огонь, которому враз отозвались все окна полицейской управы, заставил партизан прижаться к земле. Из подвала, из двух зацементированных амбразур, на север и восток смертельной метлой прометали холм два пулемета. Они не давали бойцам подползти вплотную. А гранаты с такого расстояния не могли достичь дома, стоявшего на горе. Несколько минут партизаны строчили по окнам, не выпуская никого из управы.
Николай Довгий, лежа справа от Юрка, недовольно проворчал:
— Так можно бабахать до самого вечера…
— Следовало бы поджечь, — сказал Юрко.
— Совет, конечно, что надо, — иронически ответил Довгий. — Есть даже бутылка с горючей смесью. Ну, а кто ее бросит туда и как?
— Давайте, попробую подползти!
— Чтобы поджарился, как на вертеле, когда пуля в бутылку попадет? Запрещаю… Придется подождать, пока освободится у Дмитра миномет…
Так тянулось еще несколько минут. Полицаи, которым некуда было бежать, отчаянно сопротивлялись.
А Юрку ждать не хотелось. Не терпелось уже в первом бою чем-нибудь отличиться. И вспомнилась обыкновенная детская праща, с помощью которой еще школьником перебрасывал через реку тяжелые камни.
Вместе с Довгим они завернули бутылку в платок, обвязали ее несколько раз узеньким ремешком. Спрятавшись за выступ кирпичной стены — ограды бывшей церкви, — Юрко изо всех сил раскрутил пращу и, подавшись вперед, выпустил ремешок из руки. Бутылка шлепнулась о железный угол крыши и разбилась вдребезги. Клубок огня ослепительной вспышкой взметнулся вверх и тут же угас.
Юрко с досадой плюнул, выполз из-за стены и снова молча взялся за автомат. Ну, ясно, этого следовало ожидать. Не может в один миг загореться железная крыша…
— Молодец! — вдруг закричал рядом с ним Довгий. — Есть! Горит!..
Теперь Юрко увидел, что железная крыша в нескольких местах, где ее пробили пули, стала дымиться. Из-за дыма выбивались тоненькие язычки пламени.
…Когда рассвело, крыша прогорела и провалилась вместе с потолком. В синее небо густыми клубами тянулся черный дым. Из окон прямо под автоматные очереди прыгали ошалевшие немцы. Выскакивали, с дикими воплями катались по земле, бежали куда-то наобум и падали, прошитые своими и чужими пулями…
Пулеметы из бункеров все еще строчили не смолкая. Наконец, когда прогорел и пол, один затих. Партизаны выползли из-за угла и забросали амбразуру гранатами. Второй, яростно выплюнув длинную очередь, неожиданно смолк, словно захлебнувшись. И в ту же секунду из амбразуры высунулась палка с белой тряпкой на конце.
— Прекратить огонь! — приказал Довгий.
Воцарилась тишина. Только сухое дерево на пожарище, стреляя искрами, время от времени потрескивало. И где-то в овраге, отдаляясь, гремели редкие выстрелы и размеренно, ритмично грохали, взрываясь, мины.
Сперва из амбразуры вылез полицай. Постоял какую-то долю секунды на четвереньках и выпрямился — невысокий, коренастый, с растрепанным чубом и взъерошенными большими рыжими усами на побледневшей, измазанной сажей физиономии. Дико огляделся, поднял руки вверх. Жандарм в серо-голубой шинели, выползший вслед за ним, так и остался на четвереньках.